6Словно дополняя мрачные мысли, сегодня и погода не была благосклонна. Ливень упал на город еще поздно ночью и не собирался останавливаться не смотря на то, что близился вечер. Угрюмо-серые краски сгустились, словно предчувствуя что-то нехорошее, монотонный стук капель по стеклу нагонял мрачных мыслей еще больше и раздражал. Раздражал все больше.
Стена воды сегодня восстала от небес до земли, промочив все насквозь, словно стремилась затопить этот город, смыть его с лица земли. Непроглядный туман поднялся следом за небесным ненастьем, прочертил линию между небом и землей, и настала мгла. Липкая и неприятная туманная мгла, под пологом которой неизменно бурлила городская  жизнь. Витрины, умытые водой, размытое свечение неона, свет в окнах домов, огоньки машин, иллюминация светофоров, колышущееся море зонтов.
Но все  это осталось там, под одеялом тумана, а здесь, наверху, все было монотонным и нереальным. На высоте пятидесятого этажа город в такую погоду просто перестает существовать, и за толстым бронированным стеклом лишь неподвижно стоял свинцово-серый день. Непроглядный и отвратительный. Еще немного - и небо, но сегодня оно словно обняло небоскреб, стекая по стеклам непрерывным потоком воды. И очень хотелось от какой-то внезапной щемящей тоски заплакать вместе с этим печальным небом, разделив с ним его непонятное горе.
Как сверкающая и нарядная рыбка в аквариуме, Венера терпеливо ждала окончания рабочего совещания, стоя у холодного стекла и всматриваясь в густую серую массу вязкого воздуха. Сегодня  на ней  не было яркого образа, она была мрачна, безошибочно можно было сказать, что настроение у нее было явно не лучшим. Редкое явление для такой солнечной женщины. И мир вокруг нее стал мрачнее, она не походила сегодня на солнце, озаряющее своим светом все, до чего дотрагивалась. И потому вокруг нее витало какое-то напряжение, словно мрачная вуаль окутавшее всю ее с головы до ног. Строгий черный цвет сегодня делал ее не элегантной, а добавлял ей траура, и даже яркие туфли и соблазнительно-алые губы не могли ничего принципиально изменить в ней. Строгие линии бархатного черного жакета, будто поглощающего свет, совсем свели на нет ее искрящуюся женственность. Безбожно-дорогая вещь, сидящая на ней идеально, впервые не вызывала у нее самой восторга от осознания факта того, как она неотразима. И вообще, ей казалось, что все вокруг сегодня сами не свои, мрачнее тучи и молчаливы, слишком уж молчаливы...
Она буквально кожей ощущала, как в воздухе натягиваются  невидимые струны какого-то беспокойства, и тянуться через все пространство. Через все эти этажи, конференц-залы, кабинеты, лаборатории. Никогда еще этот небоскреб не фонил так сильно какой-то чертовщиной, заражая всех в нем этим чувством непреодолимой тревоги. Каждый звук и каждый шорох сейчас заставлял вздрагивать. Она успокаивалась, кажется, только, когда из-за дверей переговорного зала доносился  голос ее мужа. Она обращалась взглядом к дверям, тщетно пытаясь вслушиваться, чтобы расслышать, о чем тот ведет речь. Потом встречалась взглядом с его секретарем и они оба, беззвучно вопрошая что-то друг у друга взглядом, возвращались каждый к своим делам. Он - к электронной почте, принимаясь тихо стучать по плоским клавишам, она - к тому, чтобы пытаться разглядеть хоть что-то в  этом тумане. Этот туман проникал уже в ее сознание, оно было таким же вязким и неясным. И это казалось ей плохим знаком…
И двери раскрылись, выпуская высокую фигуру, уверенным шагом двинувшуюся прочь. Отмахиваясь от всего, что было в конференц-зале, фигура буквально поплыла в сторону Венеры. Поплыла, а не пошла, создавалось впечатление, что это – мираж, а не человек.
Таддэус Бодог Сивана – самый беспринципный ученый современности, гений, творения которого не имею аналогов, тот, кому по плечу менять этот мир… Но для нее он - прежде всего этого близкий человек, с которым она пройдет и огонь и воду.  Они прожили годы, их сплавило воедино время, не щадя, переплавляя пылкую страсть в почтительную любовь. И теперь они привязаны накрепко, проросли корнями, перепутались, ассоциируя себя с чем-то одним, неделимым целым. Некоторые считают, что это неверно, опасно, это охлаждает людские чувства и умаляет значимость. Ей было плевать, правда. Ей всегда было плевать. Плевать на то, что его считали сумасшедшим, гением, но безумным, не  от мира сего. Его боялись, он вызывал подобострастный трепет, и вместе с тем он возвел науку в ранг религии, сделал это легко, играючи, и со вкусом. И, если есть в  этом мире ученый бог, то имя ему Сивана.
А сейчас она встречала его взглядом, подавляя желание броситься к нему. Ни с обвинениями, даже ни с истерикой, которая так хорошо бы подсобила ей в том, чтобы нажать на его мужскую несгибаемую суть, вышибая душу. В простом бессилии. Непонимании, которое никогда не сквозило у нее в мыслях рядом с этим гениальным человеком. Неоднозначным, но устремленным, как абсолютный вектор. Он своей сутью отрицал неуверенность, он все доказывал с легкой руки своего абсолютного знания.
А сейчас  она не узнавала этого человека. Одержимость научными изысканиями переросла в манию, возглавила которую магия. Магия, которая сама по себе не может ужиться с абсолютной догмой науки. Магия, чудо, в которое этот человек не верил. Он творил чудеса, он творил их своими руками…
***

- Ты  хоть послушай, Тэдди… - видеть его стеклянно-уставшие глаза ей было невыносимо, их краткий миг единения в порыве эмоций был недолгим, и он в который раз нервозно передернул плечами. Значит, он снова не скажет ей, о чем они говорили за закрытыми дверями с теми, кто ищет то, чего не может быть. И не скажет, зачем. – Что происходит? На тебе лица нет с этой… с этой магией…
Для попытки переговоров едва  ли подходила лаборатория, расположенная на этаже, но по счастливой случайности именно там никого не было. И она уже понимала, что его усталый вздох не предвещал ничего хорошего, никакой результативности от него ждать не стоило. Скупо и повинно расписавшись в происходящим с собой тяжким вздохом, муж смотрел на нее, а ей казалось, что его взгляд прожег в  ней дыру, и устремился в  неизвестность. Она поклясться  была  готова, что видит в его глазах эти символы, которые  он бесконечно калякает там и здесь. Как одержимый, как запрограммированный он все что-то читал, на неясных ей языках, ища ответы меж строк в пыльных свитках. Но что он искал?! Зачем?!
- Послушай, я  никогда не была против всех тех ночей, что ты проводил в  лаборатории, но объясни мне, что происходит…? Древние книги, ты бредишь ими, ты ищешь в них что-то, что когда-то боготворили древние люди. Они верили в  богов с  головами животных, но это не означает… Тэдди, это не означает, что это – не вымысел, прошу тебя! И ты  знаешь это лучше, чем кто бы  то ни было на  этом гребанном свете…
***
Он снова был упрям и строг, он снова мастерски переводил тему, и предпочитал не выносить это на всеобщее обозрение. Идеальному имиджу идеальные аксессуары, компрометировать его научную деятельность было бесполезно, а семью – бессмысленно. Какая находка была бы  для желтой прессы и сплетников всех мастей! Но она лишь шла по коридору, подавляя желание закричать, просто в  голос завыть от раздиравших ее чувств. Неясных чувств, эти струны невидимого беспокойства в воздухе просто ранили ее, почти физически. Они натянулись меж ними – самое страшное, что могло случится, случилось. И от неизбежного ощущения своей беспомощности в этой ситуации она и хотела кричать. Его руки на плечах не помогали, ей казалось, что еще миг – и он растворится, и станет хуже.
Туманный день, не прекращающий рыдать ливнем, превратил коридоры компании в светящиеся туннели, но за ними все ей казалось свинцово-серым, почти черным, безликим и вязким. И только звук его уверенных шагов, как тиканье часов, давало ей надежду на  то, что не все потеряно. Что именно не потеряно? Она не знала. Не  знала даже  этого.
***
- Что происходит? На тебе лица нет, и чем дальше – тем хуже! – стоило ему закрыть дверь, входя в свой кабинет, замерший в полумгле, как с ее уст сорвались все те слова, что торчали в  горле последнюю неделю - Посмотри на меня, посмотри, слышишь? Ты приезжаешь за полночь, и уезжаешь, выспав от силы пару часов… Ты перестал толком есть, ты все время в этих письменах, в этом пыльном мире несуществующих вещей! И ты не говоришь мне, что происходит, ты снова молчишь! Почему, почему ты молчишь?!
Если бы  она могла позволить себе колотить его в грудь руками, то сделала бы  это, но у нее не было никаких сил, они остались только на слезы, которые резали глаза, во всю подступая.
И она была уверена, что это – удачный момент, здесь, в его кабинете ему некуда прятаться от правды, которую она ему предъявляет. Она, держа в мозгу факт, что у них четверо детей, и те тоже не понимают, отчего отец стал дерганным и замкнутым. И она бы подумала, что дело в ней или в той, другой, которая могла бы быть, но сердце подсказывало ей, что она ошибается.
Она видела, как долго он не решался включить свет, оставив руку на выключателе, но свет вспыхнул, и она в первые секунды принялась утирать эти ненужные сейчас слезы, но тут же обратилась взглядом за его плечо.
Еще ни с первого раза сработавший магнитный ключ насторожил Таддэуса, но сейчас его удивлению предела не было, оно читалось в его лице, стоило ему  обернуться. Нет, замок не был взломан, он просто был открыт хитрым способом. Подбором кода, используя резервную магнитку.
Венера еще пыталась в полголоса уговаривать мужа, приводить аргументы, взывать к его рассудку и совести, к его самым теплым и нежным чувствам, бесконечно боясь, что за закрытой дверью она снова столкнутся с его безмолвием на эту тему. Отчаянные попытки быть услышанной становились все  громче, сперва это были просьбы, а после – почти мольба. Она забылась, она не сразу поняла, что происходящее вокруг нее внесло свои правки, и теперь ситуация  перевернулась так резко, что женщина просто не успела переиграть. Она вообще ничего не успела, даже прийти в себя.
- Джорджия… - немая сцена продлилась очень недолго, настолько недолго, что Венера первая прервала молчание. Наспех пытаясь привести себя в порядок, надеть лицо, и даже изобразить возмущение. Хотя, конечно, она предполагала, что у дочери были виды на этот кабинет, но почему бы не зайти сюда, как полагается, даже восседать на отцовском кресле, скроля ленту своей соцсети в интернете… Это было бы даже логично, даже, если бы она крутила в руках колбу цезия, это была бы  она до мозга костей. Но что-то здесь было не так…
Внутри у Венеры что-то екнуло, словно лопнуло сердце. Ее дети никогда не знали, что такое противоречия между родителями, им  доводилось видеть более приглядные стороны семейных отношений с поправкой на личность отца, конечно. И здесь ей довелось неосознанно раскрыть карты, в ее голосе не было фальши, это была почти истерика…
***
Нет ничего страшнее, чем предстать перед своим ребенком растерянными и беззащитными. И что-то подсказывало Венере, что бесполезно загораживаться сейчас самыми дежурными фразами, когда девочка с еще совсем подростковой фигуркой поднялась из-за отцовского стола, точнее, из-под стола. Пыталась спрятаться, но приняла дургое решение. Это читалось в ее взгляде, в том, как на ее лице мгновенно поселилась серьезная маска. Такая, какой за ней  никто не замечал, никогда. Она медленно распрямилась, держа в руках какие-то листки. Вцепившись в  них до побелевших костяшек и смяв их, она не была растеряна, она была зла. Также зла, как сама Венера какое-то время назад, не имея сил справиться с этим злом, перетекающим в оцепенение и слезы. Хрупкая девочка-подросток сейчас выглядела, как воинственная богиня, слишком взрослая, слишком сосредоточенная. Ни тени сомнений у нее на лице не было, ничего на нем не было, кроме того, что изнутри нее поднималась эмоциональная волна, делая ее карие  глаза все темнее.
- Зайка, мы… кхм, ты могла бы попросить у меня пропуск, а не взламывать дверь… Это, знаешь ли, уже слишком...
Отчаянная попытка перевести ситуацию в иное русло, не нравоучать, но сместить акцент с того, что было секунды назад между ней и ее мужем. Сместить как можно быстрее и правильнее. Что-то ей подсказывало, что поздно было это делать. Но она попыталась. Брошенный бегло взгляд на лицо мужа сомнений ей  не оставил – Джорджия прямо сейчас и здесь открыла Ящик Пандоры, и отец  об этом абсолютно точно знает. Знает, со всей тяжестью затаив дыхание, остолбенев, пытаясь взять себя в  руки. То, как  сжались его пальцы на папке с  отчетами, было верным признаком того, что ситуация вышла из-под его контроля. Но какая ситуация? Ответ был прямо перед ними, в руках девушки. Девушки, которая сейчас пылала, как атомный реактор, от нее разило той самой подростковой злостью, она дрожащими пальцами сжимала бумаги, но невероятной силой воли удерживала себя  от того, чтобы зарыдать. О, как Венере было знакомо это проклятое чувство. И взять себя в  руки взрослой женщине было ничуть не легче. Даже Таддэус потерял самообладание, случилось невообразимое. И это означало, что дела из рук вон плохи…

Отредактировано Venus Sivana (2019-04-11 12:45:34)