Если город спит по ночам — значит, там и днём делать нечего. Это — высшая степень проявления городской скуки, безысходности и пустоты: если у города есть лицо, то оно проявляется только ночью, показывая себя настоящего, без дневных прикрас и ширм. Спящий город лишён лица и личности, он — пуст и бесполезен.

Ночной Готэм звучал шумным дыханием, гулкими выстрелами и живой музыкой сквозь просветы приоткрытых дверей. Его центр пестрил яркими красками, слышался шорохом дорогих одежд и протяжной игрой фортепиано; подворотни утопали в хрипах и испуганных всхлипах, звенели в унисон со стеклом битых бутылок. Всё это смешивалось в одну мелодию и один образ, составляя единую картину города: таким он и был. И каждая точка этого города, каждый его клочок, отчерченный пунктиром, был аппетитной и желаемой добычей — многие хотели им овладеть.

А уж Готэм — своенравный город, строптивый, кому угодно в руки на даётся, и брать его нужно, как дразнящую женщину, — силой.

Вооружённые захваты в этом месте были не новы, но привыкнуть к ним, по понятным причинам, было очень сложно — особенно, когда сам становишься жертвой такого случая. Ведь в ход всегда идёт оружие, если получить желаемое миром не вышло.

И под прикрытием сгустившихся сумерек, когда скучные и пустые города традиционно начинают засыпать, а Готэм — просыпаться, двери открылись в одном из его самых знаменитых и дорогих клубов, тут же наполняя его узнаваемым запахом модных женских духов, звоном бокалов, наполненных вином, и радующей слух живой музыкой. Сверкали, отражая мягкий свет, дорогие перстни из жёлтого золота и струился по воздуху дым из тонких длинных сигарет, — это место было не для простых горожан, и всё в нём соответствовало статусу.

В воздухе ощущалась напускная вальяжность и беззаботность, звуча звонким женским смехом и вкрадчивыми голосами. Единственная искренность этого места была где-то на дне стаканов, наполненных дорогим виски, — в неизменных сорока градусах. Но всему этому звенящему притворству, измазанному алой губной помадой и украшенному крупным жемчугом, осталось недолго править балом — все ожидаемо замолкли и замерли, когда двери клуба распахнулись слишком резко.

Первая очередь «Томми-гана» свалила стоящую у входа охрану — бесполезную, как оказалось на деле. В Готэме было много гангстеров, и неспроста этот город всё чаще и чаще величали столицей преступности, но Чёрная Маска заметно выделился среди остальных — ведь не зря носил такое имя. Внезапная тишина, воцарившаяся после прерывания музыки, продлилась недолго — людям потребовалась всего лишь минута осознания, чтобы начать шуметь в приступе паники.

Следующую очередь Роман выпустил в большую хрустальную люстру. Разлетевшиеся осколки со звоном падали на пол, на столы, в тарелки и бокалы.

— Куда вы собрались, леди и джентльмены, разве кто-то сказал, что вечер окончен? — Роман оглянулся кругом, направляя дуло на каждого, кто суетливо подорвался со своего места. Все послушно садились обратно. — Вот так-то лучше. Наслаждайтесь шоу — мы не намерены вам мешать.

Вооружённые люди Чёрной Маски заняли свои места: теперь этот клуб был под контролем Сиониса в самом буквальном смысле, и официальная часть этого присвоения не заставит себя долго ждать. Под дулом «Томпсона» дела всегда делаются быстрее.

Одна из богато одетых женщин, едва не всхлипывая от охватившего страха, принялась снимать с шеи драгоценное ожерелье дрожащими пальцами — Роман поддел его дулом и внимательно рассмотрел.

— Милая безделушка, оставьте себе. Это не ограбление и ваши пожитки мне не нужны, — оставив женщину с её ожерельем в покое, он прошёлся вдоль зала прямиком к сцене — музыкант перестал играть, а певица без музыки замолчала, из-за чего все напряжённые и пугливые перешёптывания были слышны так же отчётливо, как и шаги вооруженных захватчиков. Роман направил «Томми-ган» на пианиста. — Играй, мы здесь что, зря собрались?

Вскинув дуло оружия вверх и прислонив его к плечу, Роман взошёл на сцену и направился к притихшей певице; испуганный музыкант, тем временем, неуверенно и робко продолжил игру, то и дело ошибаясь нотами.

— Почему замолчала, милая? — он остановился перед ней и внимательно осмотрел, чуть склонив голову набок. — Тебе же за этот вечер заплатили? Так отрабатывай.

Музыка возобновилась и, если не прислушиваться к мелкой фальши, всё зазвучало по-прежнему — как будто ничего и не происходило. Не хватало лишь звона бокалов и женского наигранного смеха, но этот шум с лихвой заменили грузные шаги вооружённых бандитов и редкие робкие перешёптывания. Вскоре сюда примчится полиция — без неё шоу будет неполным, а пока что Чёрная Маска наслаждался происходящим на свой собственный манер.

Пианист заметно вздрогнул, когда Роман подошёл к нему, и дрожащие пальцы начали стараться лучше — вот только неправильные ноты выходили из-под них всё чаще и чаще. Страх начал звенеть в этом месте взамен сталкивающихся бокалов и касающихся тарелок приборов, страх растекался по помещению ярче, чем пролитое красное вино по белой скатерти.

Роман прислонился к роялю, наблюдая за игрой музыканта и прислушиваясь к ней, от нервов тот ненароком ускорился — и оркестр начал сбиваться; потребовалось пару секунд, чтобы музыка снова начала играть гармонично. Певица, нужно отдать должное, выкручивалась. Ухмыльнувшись, Роман коснулся пальцами клавиш, вторя музыканту быстрой игрой на четвёртой октаве, пытливо наблюдая за тем, когда он собьется или сдастся. Любой навык рано или поздно пригодится, этот — не исключение, хоть момент его применения и был сомнительной полезности. Музыкант нервничал, поддаваясь чужому вмешательству, и раз за разом ускорялся.

Роман кинул взгляд на певицу — она старалась, но в голосе пробивались дрожь и неуверенность, вызванные страхом и сбивающимся сопровождением. Рано или поздно чьи-то струны лопнут от напряжения — среди звуков клуба уже доносились тихие женские всхлипы; но пианист внезапно пришёл в себя и неуверенная игра, сбиваемая грубым вмешательством Чёрной Маски, стала твёрже и правильней — Роман потерял ритм и сбился, довольно усмехнувшись на этом моменте.

— Молодец, переиграл меня, — он хлопнул музыканта по плечу и наклонился к нему, говоря дальше уже без улыбки. — Продолжай играть, чтобы ни случилось, а если остановишься — лишишься пальцев. В лучшем из случаев. Это касается каждого, — выпрямившись, он окинул взглядом весь оркестр и жестом дал знак одному из своих людей — тот сразу подошёл и направил на них оружие.

Часть персонала успела разбежаться. Танцовщицы со сцены, официанты из зала, повара из кухни. Люди Романа успели окружить здание, но некоторые из них, видимо, знали иные ходы — всех перехватить не получилось. Управляющего в том числе: один из бойцов, обыскавший все помещения в клубе, подошёл к Чёрной Маске на сцену и доложил, что управляющий успел сбежать — опустошив при этом сейф в своём кабинете.

Кто-то из оставшихся должен был знать о дополнительных способах покинуть клуб — не успевшие скрыться официанты, оставшиеся в оркестре музыканты или эта девица на сцене, старающаяся делать вид, что всё в порядке. Получалось паршиво.

Взгляд Романа пытливо прошёлся по каждому. Времени для прибытия полиции прошло достаточно, и как только эта мысль промелькнула у него в голове, с улицы послышался шум и прорезался громкий голос говорящего полицейского, требующего выйти с поднятыми руками. Дверь сотряслась от стука с той стороны. Для кого-то, вероятно, прибытие полиции казалось облегчением — как будто она гарантировала спасение; и оркестр неуверенно дрогнул, словно желая затихнуть. Сионис громко постучал по крышке рояля, напоминая о своём обещании тем, кто решит прекратить играть. Музыка продолжилась с неестественной бодростью.

Роман перехватил оружие поудобней и двинулся к певице — свою роль на сцене она уже выполнила, пора перейти к следующему акту, — и схватил её, упирая дуло ей под подбородок.

— Тише, тише, не бойся, это часть твоего выступления — за неё, я уверен, тебе не платили, но уж в твоих интересах справиться с этой ролью.

Крепко удерживая её, Роман стащил девицу со сцены и повёл в сторону дверей, за которыми стояла вооружённая полиция — один из его людей распахнул её строго по команде. Это показательная часть, демонстративная — пусть увидят, сколько внутри заложников, и примут во внимание, что штурм будет стоить слишком дорого. Роман заставил певицу запрокинуть голову, упирая дуло в её подбородок, и прислонил палец к спусковому крючку — если что-то пойдёт не так хоть малейшим образом, эта красотка со звонким голосом станет первой жертвой после незадачливой охраны.

Выходить к полиции Сионис не собирался, руки поднимать — тем более. Сразу же нацелившиеся на него пистолеты после открытия дверей изменить своё мнение не заставили.

— Отпустите заложника! — громко кричал полицейский, целясь прямо в Чёрную Маску. Если выстрелит — с большей вероятностью попадёт в певицу. — Иначе я буду вынужден открыть огонь!

— Если полиция предпримет попытку штурма, открывать огонь будем мы, сначала — по ним, — Роман кивком головы указал на посетителей клуба, испуганно вжавшихся в свои стулья, — потом — по вам, и очевидно, с какой стороны жертв будет больше. Переговоров не будет.

Уловив говорящий кивок босса, один из бойцов Романа гулко захлопнул дверь и запер изнутри — ключи подобрались с тела подстреленного охранника; оставшаяся снаружи полиция о чём-то переговаривалась и пыталась окружать здание, но в самом клубе звуков снаружи не было слышно — выполняла свою роль неустанно играющая музыка.

Роман убрал «Томми-ган» от шеи певицы, но отпускать её не спешил. Он бегло раздал указания своим людям, и каждый из них держал боевую готовность — пули могли засвистеть в любую секунду.

— Ну что, дорогуша, — Сионис потянул певицу в служебные помещения за кулисами; прячущиеся там танцовщицы, сбежавшие со сцены и вжимающиеся в стены под прицелами дежурящих бойцов, испуганно сжались. — Давно здесь работаешь, м? Уже успела узнать о всех маленьких секретах этого заведения, или ты сессионная пташка и не суёшь свой нос не в свои дела? Ох, для твоей же сохранности надеюсь, что первое, — Роман усмехнулся. — Ну так что, расскажешь мне, как и куда успел сбежать управляющий?

Она кивнула и пошла куда-то вперёд, плечи дрожали, а ноги заплетались и тянули сценическое платье  — так ходят только пьяные или до смерти напуганные. Жажда жизни заставляет людей совершать то, чего бы они никогда не сделали без упертого в спину дула пистолета — проявлять смелость, например, или отчаянно врать в надежде, что это спасёт или хотя бы продлит последние минуты существования. Роман часто наблюдал такие походки — и часто встречался с робкими, неуверенными попытками обмануть себя, продиктованными инстинктом самосохранения его жертв. Ему нравилось видеть и чувствовать на вкус чужой страх — ничто на свете не давало такого же ощущения власти.

— Уверенней, милая, — он слегка подтолкнул её в спину, наблюдая, как вздрагивают от этого жеста её плечи. — Не тяни время.

За поворотом, в одном из служебных помещений закулисья их встретила почти кромешная темнота — редкие блики света, оставшегося за их спинами, отражались от поверхностей старых декораций. Роман прищурил глаза, следуя за певицей и отодвигая ногами упавшие на пол элементы сценического декора. Она старалась идти уверенно — не останавливалась, не озиралась, не задумывалась о том, куда лучше свернуть, она выглядела так, будто действительно знала, куда ведёт бандита за своей спиной. Или, вернее сказать, старалась выглядеть.

Музыка в этом коридоре звучала приглушённо, словно осталась где-то далеко позади — в другом здании, в другом месте, вместе со всеми заложниками и вооружёнными захватчиками. Что-то звякнуло впереди под ногами певицы и она с шорохом упала, тут же начав суетливо подниматься. Чем дальше они заходили, тем сильнее она боялась, и в этот момент Роман окончательно понял, что она ему врёт. Она не знала, через какую дверь и в каком направлении ушёл направляющий. Она просто — как и многие на её месте — решила потянуть время.

Он взвёл курок и остановился, вытягивая руку вперёд и прицеливаясь в её спину — в темноте этого коридора почти ничего не было видно, только её семенящий силуэт выделялся впереди. Миловидная певица оказалась бесполезной — и толку от неё больше не было, только трата времени, которого и так было недостаточно много. И только секундное выжидание Романа, который не стал стрелять сразу, спасло её жизнь — внезапный свет впереди ворвался в коридор, после долгой темноты он казался почти слепящим.

Впереди кто-то был, и ещё до того, как он заговорил, Роман узнал в нём представителя полиции; они, окружив здание, решили зайти с неочевидного чёрного хода, но решение изначально было глупым — Чёрная Маска неспроста предупредил, что подобное повлечёт за собой жертвы. Дуло его пистолета снова смотрело в спину удаляющейся певице — она сорвалась на бег, что-то сбивчиво говорила полицейскому, требующему, как всегда, замереть и поднять руки в воздух. Как же вовремя она вывела его в этот коридор прямиком к этой двери.

Его палец нажал на спусковой крючок в тот момент, когда голос певицы из сдавленных всхлипов резко повысился, став твёрже и громче; что-то, напоминающее неожиданную взрывную волну, выбило пистолет у него из руки и почти сбило с ног — Роман не слышал, прогремел ли выстрел: громкий крик перекрыл все остальные звуки. Ошмётки разлетевшихся от этой непонятной силы декораций отлетели назад, и ему пришлось прикрыться от них рукой; он понимал, что, будь этот крик направлен в его сторону, ему бы не удалось устоять на ногах.

Первые секунды после наступления тишины Роман был уверен, что от этого крика навсегда лишился слуха — уши заложило, словно в миллиметре от них прогремела автоматная очередь, и голова резко начала казаться свинцовой и тяжёлой, как будто от сильного удара. Произошедшее всё ещё казалось непонятным и напрочь сбивало с толку: этот крик был чем-то свыше понимания и логики, одной из тех необъяснимых способностей, чем-то сверхъестественным — последним, чего он ожидал от рядовой клубной певицы.

Последствия её крика всё ещё ощущались и Роман по-прежнему ничего не слышал — только болезненный звон в ушах взамен играющей где-то позади живой музыке. Но одно он знал наверняка — повторения такого сольного номера ему не хотелось; и, резко направившись к певице, он перехватил её сзади и плотно закрыл её рот ладонью — под чёрной перчаткой размазались потёкшие вместе с тушью слёзы певицы, он сжимал крепко — теперь уже с грубостью.

— Вот так номер, пташка, — голос Романа звучал хрипло и сдавленно, он слышал его нечётко и словно через толщею воды и ваты. — Такой внезапности я от тебя не ждал. Удивила.

Он вдавил пистолет ей в рёбра — если ещё раз захочет выпустить на волю всю силу своего голоса, то Роман выстрелит быстрее, чем он наберёт в легкие воздух.

Сзади показались подоспевшие на шум и грохот бандиты — крик прокатился по всему зданию и даже полиция со стороны парадного входа не могла его не заметить. Роман не слышал, что они говорят — только невнятный бубнёж, отдалённый намного сильнее, чем могло показаться по разделяющему их расстоянию, — он, повернувшись, показал им схваченную певицу и её закрытый рот.

Силовой волной от её крика снесло старую штукатурку со стен подсобных помещений, а откинутой частью разломанных декораций сорвало деревянные панели. Помимо двери обычного и ожидаемого чёрного хода здесь была дверь в подвал — сразу стало понятно, куда ушёл управляющий. Здание старое, раньше в Готэме нередко так строили — объединённые подвалы, ведущие от одного здания в другое, если, конечно, у тебя есть ключ.

Это, впрочем, с первого плана отошло на второй. В руках у Романа была находка — одновременно опасная и полезная, и потенциально куда более дорогая, чем клуб на центральной улице города. Один из бандитов выбил подвальную дверь — потребовалось приложить немало силы, дверь, в отличие от панелей и штукатурки, была новее и крепче, — и Роман насильно затащил певицу в подвал, быстро прикидывая, чем можно надёжно заткнуть ей рот, чтобы не держать всё время рукой.

Стрельба, конечно же, началась.
Пули метались по залу, как угодившие в тесное помещение птицы; взбивали мягкую обшивку кресел и стульев, разбивали бокалы, прошивали тела навылет и разукрашивали помещение яркими брызгами крови — некогда белые платья становились бордово-винными, чёрные костюмы тяжелели от пропитавшей их влаги. Основной жертвой столкновения полиции с преступностью стали, как всегда, невинные люди; следующим же днём газеты обвинили полицейских в этой оплошности.

Игра не стоила и толики свеч. Главного виновника этого захвата всё равно в помещении не оказалось, под раздачу попали только шестёрки, успевшие перестрелять не только часть пошедших на штурм полицейских, но и остановивших игру музыкантов. Чёрная Маска же успел уйти через подземный ход ещё до того, как появились первые жертвы — стратегическое место на центральной улице Готэма было решено сдать в угоду более ценной находке.

Теперь у него в арсенале было новое оружие, не только сильное, но и — самое главное — неочевидное. Кто бы мог подумать, что в обычной клубной певичке скрывается такой сюрприз; с этим козырем в рукаве можно провернуть немало выигрышных дел.

За дверью комнаты, в которую отключившуюся певицу скинули после побега из клуба, слышались громкие голоса и тяжелые шаги, но смысл слов был смазан приглушёнными звучанием — только интонации и эмоции оставались различимы: казалось, что они спорят или злятся, но ровно до того момента, пока не раздался чей-то смех. Но никакой надежды это не добавляло — скорее, наоборот.

Дверь комнаты резко отворилась, запуская внутрь свет и запах сигаретного дыма.
Роман прошёл вперёд, паркет под его ногами жалостно скрипнул; заскрежетали деревянные ножки стула, когда он придвинул его к дивану, на который была без особой заботы свалена обморочная певица. Сейчас она уже пришла в себя — взвинченная, испуганная, смотрящая взглядом загнанной жертвы. Роман сел на стул напротив неё, упёрся локтями в колени и наклонился ближе, пристально впиваясь в неё взглядом; единственный источник света находился где-то за дверью, проникая в комнату, он жёстко падал на лицо Романа без маски, углубляя тени и создавая иллюзию жестокой гримасы.

— Отличное выступление, — хрипловато протянул он; уши до сих были слегка заложены после её крика. — Как-нибудь прокомментируешь?

Всего лишь одна маленькая случайность уберегла её от пули в спину. Сейчас Роман считал эту случайность счастливой.

— Слышал, что певцы часто используют специфические техники дыхания — на что только не пойдёшь ради тренировок и хорошего голоса, так ведь, пташка? Даже животом дышать начнёшь, — Роман говорил серьёзно, рассматривая её с помесью любопытства и блестящей в глазах жестокости. — Но никогда раньше не слышал о техниках, которые имеют эффект взрывной волны. Это твоё собственное изобретение?

Роман раскрыл правую руку — в неё был сжат ошмёток какой-то ткани.

— Захочется кричать — лучше прикуси язык. Или лучше сразу заткнуть тебе этим рот? — он посмотрел на неё вопросительно, выжидающе. Не услышав в ту же секунду ответа, сказал громче и грубее: — Это был вопрос.

Боязливость певицы прямо сейчас играла ей на руку — будь она чуть решительней и смелее, разговор происходил бы более жёстко; но она даже сбежать не попыталась, когда была такая возможность — двери её комнаты всё это время были не заперты. Присмотревшись к ней и её реакции, Роман решил не применять кляп — с ним диалога не выйдет.

Да и рисковать она, похоже, не собиралась.

— Без понятия, сколько тебе платил предыдущий хозяин, но можешь быть уверена, что я заплачу больше. Готов поспорить, что в его ценовых предложениях не было сохранности твоей жизни, — он улыбнулся, падающий свет сделал эту улыбку похожей на оскал. — Надеюсь, ты уже догадалась, почему мне так приглянулся твой голосок — если нет, то, пожалуйста, молчи и не разочаровывай меня.

Роман протянул к ней руку и приподнял её голову за подбородок, не давая увернуться; потёкшая тушь размазалась по её лицу безобразными чёрными разводами. На его руках больше не было перчаток, но менее холодным прикосновения от этого не стали.

— Замечательно, — сказал он в ответ на собственные же мысли. — Тебя можно не только на сцену выставлять на потеху посетителям, но и с собой брать — как голубь в рукаве у фокусника, вылетишь в самый нужный момент. Как тебе моё предложение, м? Будешь работать на меня? — он подался к ней ещё ближе, прищурил взгляд. — И компанию для выходов составишь? Не вздумай сейчас отмалчиваться, пташка: твой голосок слишком хорош, чтобы его скрывать.

Иллюзия диалога действовала безукоризненно — бездонный страх в глазах певицы постепенно начал сужаться, пока не достиг точки, и в этот момент она расхохоталась нервным неконтролируемым смехом. У каждого есть свой предел — сегодня эта девица своего достигла. Роман склонил голову набок, рассматривая её через выжидающий прищур; она была хорошим приобретением и потенциальным оружием, но это ещё не значит, что он будет с ней чересчур мягок. Этот диалог действительно был иллюзией — не имело значения, что скажет вторая сторона, и если бы она отказалась, то никакой свободы ей бы это не подарило.

— Время? — понятливо и спокойно, настолько ровно, что притворность интонаций резала слух, переспросил Роман.

Стул придвинулся ближе к дивану со скрипом и скрежетом деревянных ножек по старому паркету, движение было резкое и почти агрессивное — если бы Роман не касался её в этот момент, она бы наверняка попыталась отшатнуться и забиться в угол. Он приблизился и провёл пальцами по её щеке и скуле, запуская ладонь в волосы — в следующую же секунду намотал их на кулак, заставляя слегка запрокинуть голову.

— У тебя нет времени на тренировку и подготовку, пташка, — губы Романа скривились в выражении недовольства. — Только на восстановление.

Он скользил пристальным взглядом по её лицу и оголённой шее, продолжая держать за волосы, — ему не нужно, чтобы она училась включать эту способность по собственному желанию, достаточно, чтобы она подчинялась его. А здесь уж просматривалась закономерность — приставить ей дуло к затылку или нож к шее, и вот уже необходимая последовательность воспроизведена. Дальше только вопрос старательности и её растущего страха.

Нет в человеке чувства сильнее, чем страх.

Второй рукой он прикоснулся к её шее, проводя ладонью от подбородка к ключицам и пробуя мягкость ей кожи шероховатостью своих пальцев. Кто бы мог предположить, что в этом горле скрыты такие силы? Роман обхватил её шею чуть плотнее, ощущая, как колотится её сердце и как она подрагивает на каждом вздохе, её дрожь ощущалась трепетом на пальцах. Как бабочка, пойманная в ладонь, или дикая птица, запертая в клетке и вынужденная выводить свою трель по приказу. Роман отвёл взгляд от её шеи и заглянул ей в глаза — в этот момент захотелось сжать сильнее, просто чтобы увидеть, как она жмурится от страха и боли.

Этим он не пытался её запугать, не пытался даже поставить на место — просто пробовал на ощупь.

— Я дам тебе несколько дней, — тихо и вкрадчиво произнёс он, скользя рукой вниз по её шее и проводя пальцами по выемке между ключицами. — Надеюсь, этого хватит, чтобы твой голос к тебе вернулся. А дальше все повороты и вся готовность будет зависеть только от меня.

Роман отпустил её волосы и медленно убрал руку с её горла, вместо этого перемещая ладонь на заднюю часть её шеи и приближая ближе к себе.

— Думаю, мы с тобой договорились.