Когда Тэддэус-младший был маленьким он был невероятно внешне похож на своего отца в детстве. До степени смешения, и, если взять их детские фото, то различить их было практически невозможно. Когда младший сын сидел у  отца на руках, то никто и никогда бы не смел усомниться в  том, что это - родная кровь. И младший сперва не придавал этому никакого значения, но со временем стал замечать это все чаще, и даже стал воспринимать шутки об их с отцом похожести, как очевидный комплимент. Дескать, да, вот я - сын гения, да чего там! Я и сам, знаете ли, гений!
А что же отец? Он всегда замечал это сходство между ним и Таддэусом-младшим, и относился к явно интеллектуально-одаренному ребенку совершенно по-особенному. И это не имело ничего общего с его собственным прошлым...
В этом доме не было принято общаться на повышенных тонах, в принципе доктор не был замечен в  том, чтобы повышать голос на жену и детей, а так же в том, чтобы поднимать руки, скатываться в истерики или туркать детей без повода за то и за другое. Выросшие с четким пониманием, чего они хотят  от этого мира, к чему стремятся, в чем видят себя, дети Таддэуса и Венеры Сивана  не отличались в целом от сверстников. Быть может, их разнило только одно: для детей семьи Сивана изначально не было утрамбовывающих мировоззрение рамок, ломавших самые яркие и несбывные мечты, превращая детей в реалистов еще  до срока, когда  они сами поймут, что означает реальность, что она  допускает в своем поле и что - невозможно. Но, разве, свершенное невозможное - не самая  лучшая мотивация  для детей человека, который создал синтетическое время?!
Такие разные, дети в  этой семье в целом находили общий язык. Их разности их не отталкивали друг от друга настолько сильно, чтобы  им было трудно сосуществовать вместе. Ими руководили разные мотивы, они восторгались разными свершениями, выглядели совсем по-разному, и все  это не мешало им быть детьми своего отца.
На ярком контрасте со старшим братом Таддэус-младший напоминал очень колючую и очень мрачную кляксу. Словно с пера на чистый лист капнули несколькими яркими чернилами и все они смешались в очень зловещее пятно. Зловещее  до какого-то ощущения дискомфорта в его присутствии. И это - была его самозащита, а никакая ни настоящая его сущность. Типажный мальчик-заноза был таким для всех, для кого хотел таким быть. Мальчик-катастрофа, мальчик-абзац, мальчик-шоу, мальчик-я-хочу-это-немедленно. Но для своего отца большую часть времени он был совершенной прелестью. Не переставая быть мальчиком-занозой, разумеется. О, чего только отец не спускал ему с рук, зная, что такое попустительство в сущности не улучшит ситуацию. И вместе с тем раз за разом младший сын щедро воздавал взамен отеческому поощрению что-нибудь эдакое, достойное  гордости Сиваны-старшего. Особенно в научном плане. И за это ему снова и снова прощалось все  больше и больше. Потому, что это было как раз тем самым, чего не хватало творцу, чтобы расправить крылья, чтобы встать в полный рост. Свободы от предрассудков, от общественных кудахтаний, от рамок нормальности. Младшему можно было быть неформальным потому, что он совершал очень неформальные поступки, ему дозволялось быть и ненормальным потому, что гений и нормальность редко совместимы по своей природе, и ему определенно можно было быть непонятным окружающим потому, что это - атрибут, это - аксессуар, а не какая-то там данность.
Венере всегда нравилось, как младший и отец получались на фото, жесткий контраст при абсолютной похожести совсем не оставлял ей сомнений в том, что они были одного поля ягодки. Рядом со старшим братом Таддус-младший выглядел вычурно и слишком депрессивно, но это были скорее издержки его избранного образа: много агрессии, много аляпистости, много стандартного "вы-все-меня-не-понимаете-я-вас-всех-ненавижу" и все  это сверху покрывалось теми еще закидонами. Но... ей  это даже нравилось, в ее присутствии мальчик вел себя, как ангелок большую часть времени, прекрасно зная, что от материнского гнева спасать его отец бы просто не стал. Вел ли он себя, как ангел с отцом? О, последнее время - особенно...
У отца всегда было много работы, но прежде у него находилось время  на то, чтобы побыть  с семьей в неформальной обстановке, даже побыть с  ними не таким холодным, каким его в принципе привыкли наблюдать журналисты. Не таким отстраненным, не таким формальным, не таким...задвинутым и странным. Теперь все, что видели в  отце и муже были странности. Одна чуднее другой, причуда на причуде, которые всегда были в  нем, но не так рьяно проявлялись, подавляемые мирской суетой. А здесь прямо развилась мания. Как начала расти и шириться - хоть святых выноси. Святых? В смысле, хоть врачей приглашай!
А вот у младшего сегодня явно был боевой настрой, скорее всего он был не в настроении с самого утра, у него что-то пошло не по плану, и даже, может, его кто-то задел в школе, и вот он, как фурия, летел к отцовскому кабинету вопреки просьбам Венеры. Он себя так  обычно не вел, но сегодня - как с цепи сорвался.
- Тэдди, я тебя предупредила...  Папа закончит через два часа, да подожди ты...! - о, его это явно не могло угомонить, когда  он влетел в двери отцовского кабинета без стука, что прежде позволял себе лишь дважды - когда ему было пять и когда  он случайно выпустил одно из отцовских творений на волю, а затолкать назад без отцовской помощи уже просто не сумел.
И она осталась за захлопнувшейся дверью, в коридоре, напряженно ожидая, чем закончится тишина по ту сторону после такого громкого появления. И что-то Венере тогда подсказывало, что ничего хорошего младшего не ждало, и что это ему с рук отец не спустит. Отец ведь не в настроении, при том уже очень давно...
И она слышала, как у ее младшего сына впервые не  дрожал истерически голос, когда  он кричал. Кричал, как взрослый человек, позволяя себе те еще слова, кричал на  отца так, что окна, кажется, дрожали. Она слышала, как все, очевидно, слетело на пол со стола, когда младший, вероятно, разошелся  не на шутку. И она понимала, стоя под дверью, что тот сейчас  не вылетит,и не спрячется за нее. Слишком зол, слишком  длинные зубки отрастил, слишком острые, как ножи, слова выбрал. И она понимала, что отвечать младший будет за все  это сам, быть может, впервые  он будет отвечать самолично совершенно за все, что скажет и сделает...
Младший сын уже заикался с ней в разговоре, что отец - ведет себя странно, слишком увлекся, слишком бредит, слишком... подзабил на семью. И она начинала успокаивать сына, видя, как поднималась в мальчишке такая разрушительная волна взрослого и едкого гнева. Но в  этот раз это просто не прошло, вероятно, мальчишка оказался на пике куража и злости, и вот он там, в кабинете, кричал, как никогда. Кричал на отца. Словно на нашкодившего пацана, отчитывая его за все, на счем свет стоял. И Венера понимала, что это рано или поздно должно было случится, но отчего-то считала, что лучше бы  это случилось позже, или, по крайней мере, случилось бы между старшим сыном и отцом. Это было бы куда  более конструктивно или в чем-то более справедливо. Но все случилось, как случилось. Войти, прийти сыну на помощь уже было ей не то, чтобы не по зубам, а просто невозможно. Она зареклась лезть в отношения мальчиков с  отцом, когда им нужно было выяснить что-то действительно по-мужски. И это был тот самый случай, увы...
И в  ответ на отборную и не подростковую брань не было слышно ни слова, и вот это-то ее и пугало даже  боль, чем ор ее младшего сына. Ни шороха бумаги, ни вздоха, она не слышала ничего, как ни старалась уловить хоть что-то. Ей осталось только, обхватив себя руками, стоять и ждать. Чего точно ждать - она не знала, и потому нервно топотала ногами в  плюшевых домашних тапочках по полу, неслышно.
Наконец, когда  голос сына стал уже срываться из-за того, что поставленным и натренированным на часовые лекции, как у отца, не был, у нее появилось стойкое ощущение, что звездный час мальчишки подходит к концу. И она не  ошиблась, как тут ошибиться.
Послышались отчаянные попытки сына устоять на ногах, сопротивляясь, очевидно, чьему-то напору. Ну, или это был звук отступления, когда силы в итоге итогов оказались неравны, и мальчишка  это понял, поздно, но понял. Она не слышала мужа, совсем, и потому напряглась. Но открывшаяся дверь расставила все на свои места.
- Как ты себя ведешь, Таддэус? Если хочешь поговорить со мной, для начала остынь. Приведи себя в порядок, хорошо подумай, в каком тоне допустимо говорить с отцом, и тогда мы  поговорим. - холодность Сиваны-старшего Венеру убедила только в том, что младший попал в точку. Попал прицельно, ударил действительно больно, и вместе с тем такого отношения к себе глава семейства терпеть явно не намеривался. И это ее наталкивало на мысли о том, чтобы буквально оттащить сына  от отца.
- Хватит, пожалуйста, Тэдди...успокойтесь!
Она обычно любовно звала так своего мужа, но в  данном случае она не могла разорваться, усмиряя обоих, и ей одновременно страшно было за сына и крайне беспокойно за мужа. Она никогда не представляла себе ситуацию, в которой старший или младший сын мог бы использовать такие обороты речи, говоря с  родным отцом  о том, что в сущности их очень беспокоит его состояние, что они о нем пекутся. Разве, для  этого нет других слов? Но младший выпалил все, что знал теми словами, которые смог взвешенно или на эмоциях применить к  этой ситуации. И только к  этой. Но, проглотив первую бесплодную свою истерику, младший пошел в атаку снова, начав повышать уже срывающийся голос, апеллировать даже к тому, что в последние цать месяцев семейная жизнь отца не блистала теми сочными красками, к которым уже сто лет в обед привыкла эта семья. Ну, что ж, последняя капля была в том, что у маменьки глазки не сверкают и она игриво не мурлычет себе что-то там под нос, а папенька по утрам не тянет довольно улыбку, как кот. Увы, младший выразил свое отношение, как мог, не зная, как бы еще побольнее укусить, он бил по всем возможным болевым точкам, чтобы  расшевелить отца. И случилось-таки - расшевелил.
Венера замерла. Вот только сейчас не хватало, чтобы все это вылилось в какой-то несоизмеримый большой взрыв, больший, чем все, что уже случилось. Но нет. Скривившись, как только он умел, с самым отвращенным выражением  лица, отец семейства-таки позволил себе очень изящно поставить сына в заведомо более слабую позицию. Одним жестом, распрямив за  долгие месяца, наконец, спину и расправив плечи, старший явно дал понять сыну, что тот действительно позволил себе наляпать лишнего не самыми правильными при том словами. То, какая молния пробежала между ними Венера кожей почувствовала, да нет, она ее увидела прямо! И в какой-то зловещей тишине послышался голос ее мужа с очень несвойственной ему, выхоложенной интонацией,с которой  он никогда не  обращался к членам своей семьи прежде:
- Таддэус Сивана-младший, закрой свой рот. Говорить с собой в таком тоне и с использованием таких слов  я  не позволял еще никому. А теперь вышел вон из моего кабинета.
Что ж, это было грубо, если расценивать то, как Таддэус обычно общался с семьей. Венера даже  ловила себя  на мысли, что не узнала мужа в ту секунду, но сказанного не воротишь с  обоих сторон. Он мастерски воздержался  от ответных грязных эпитетов, но, кажется, рассердился  не на шутку. Гнев его чаще был как раз-таки тихим, испепеляющим, нежели похожим на громкие истерики. Случилось - так случилось, сейчас  она попыталась просто встать между ними, не зная, к кому обратиться. Кого держать от того, чтобы этот конфликт продолжился?
- Тэдди, успокойся..., прекратите оба. - она  одновременно взывала к умудренному жизненным опытом взрослому и к мальчишке, который не на шутку сдрейфил в  тот момент, это было видно, он буквально поджал хвост. Но спасало ли это ситуацию? О, нисколько. Отец  глядел на него сквозь очки с таким ледяным спокойствием и отстраненностью словно перед ним стоял ни его сын, встревоженный на самом деле всем, что происходит в их доме.
- Пошли. - коротко скомандовала Венера, беря сына  за плечи и вместе с ним весьма виновато пятясь, чтобы уйти. Лучшим решением было покинуть место конфликта потому, что она уже не могла дать гарантии относительно того, что ее измученный недосыпом муж, выслушав кучу оскорблений  от малолетнего истерика, не примет это, как вызов и не достанет в первый раз в  жизни из брюк ремень, и не навешает сыну вдоль задницы  отменных звездюлей. Еще не хватало чего! - Успокойся, все, закончили. Пошли, Таддэус. Не упирайся, идем.
Он сперва еще артачился и пытался вырваться, но чувство было такое, что больше - из чувства страха. Нет, отец не спешил им вслед, он вздохнул, очень тяжело вздохнул, все еще злобно, и захлопнул дверь. Разговор с  ним состоится, определенно, но это будет, когда  он сам остынет. Ведомый самыми нежными чувствами, он только что подобрал для сына  не самые ласковые слова, и понимал это. И понимал, что его благие намерения, кажется, ведут его в Ад. На самый последний, девятый его круг. И осознание  того, что рано или поздно отец с сыном снова пересекуться и не смогут игнорировать произошедшее на эмоциях снова или просто потому, что здесь - так не принято, терзало Венеру.
- Т что, с ума сошел так с отцом разговаривать, Тэд?! - наконец, буквально выволочив его в его комнату мать тоже сорвалась, но совсем на иной ноте, - Скажи мне, где ты только таких слов нахватался? И как додумался, что их можно употребить в разговоре с родителем, м? Тэдди...я... Я понимаю, что ты печешься  о папе, но..., может, есть смысл выражать свою заботу по-другому?! Ты перегнул палку, это я тебе  точно говорю. И совать свой нос в очень личные моменты  жизни твоих родителей - не лучшая мысль, она характеризует тебя  ни с  лучшей стороны, и ни совсем, как взрослого мальчика, которым ты стараешься показаться. В том числе и когда материшься, ты меня понимаешь?
На самом деле надолго ее не хватало, голос у нее срывался, она никогда не орала на детей в том самом запале, в каком на своих чад вижат, брызжа слюной, женщины не самого далекого ума. И на самом деле ее трясло, но она искренне старалась это скрывать. потому, что ей казалось, что это добьет сына в его мнении, что между  родителями совсем все плохо. но между  ними скорее все было спутанно, а ни плохо. Спутанно потому, что они никак не могли договориться  до чего-то относительно того, что с ее мужем происходит. Она уж и погрешила на то, что это - психика, ее особенности и ее сбои. И тогда ей становилось страшно, и она начинала просить его, умолять, плакать,  и вместо объяснений  она слышала его утешения, и боялась того больше. И видела, что он сам понимал, что происходит что-то явно не то, что должно бы. И им не хватало времени просто говорить, им не  хватало времени пытаться понять друг друга, не хватало катастрофически времени у нее даже на то, чтобы стандартно по-женски вытянуть из мужа эмоции, которые могли бы повлиять на его сговорчивость. И именно этим его еще и сын припечатал, да смачно так.
- И вообще, запомни: очень неэтично обсуждать такие вещи, тем более...с отцом. Ты, помнится, громче всех возмущался, что после тридцати жизни нет вообще, никакой... - фыркнув на сына, она, конечно, постаралась сгладить ситуацию. Она потянула  это недоразумение за воротник его кофты к себе, чтобы обнять его, даже, если бы  он брыкался. - Тэд, папа сам  не свой последнее время и я тоже не  знаю, почему, но давай не будем давить на него в таком ключе, хорошо? - и тут она понимала, что сын не остыл, что ему есть, что сказать. И, вздохнув, прикрыв  глаза, она, кажется, была  готова встретить его истерику. Потому, что в  ней  жило что-то похожее, не имевшее выхода уже  долгое время. И более всего ей  хотелось, чтобы все  это сорвалось с цепи и вышло куда-то. И для своего сына тем человеком, который встретит его откровения, она была  готова стать прямо сейчас.

- Тэдди... - она называла сына также, как и мужа, они делили одно имя, и именно в тот момент это показалось ей каким-то проклятием. - ... Я уже не делаю вид, сынок, я... я вижу, что что-то идет не так... - о, как тяжело ей давались слова, эти слова, это признание своей слабости перед собственным ребенком, который так или иначе надеялся на нее, как на мать, а, значит, на абсолютное и чистое.
Она была бы так рада рассказать сыну, что у папы - ну, просто такой период, он всегда был персоной нестандартной, он был таким с самого начала, не слишком вписывался в рамки, и в такого мужчину она влюбилась потому, что с ней  он был совсем иным человеком. Но... сейчас  она не могла уверить своего ребенка в том, что вообще сама понимает,что происходит. И его дети никогда его таким не видели, на удивление, Таддэус был довольно мил со своим потомством. Быть может, сама Венера сдерживала его брезгливую и презрительно смотрящую на мир часть...
Каким же он был беспомощным сейчас, ее сын. Совершенно сжавшимся от панического ужаса, который его захлестнул, последний раз Венера видела своего младшего ребенка таким в раннем детстве. Он канючил и не хотел отпускать папу в командировку, но это было очень давно. И с тех пор он вел себя, как ему подобало - взбалмошно, эмоционально и даже эгоистично. Чтобы он чего-то испугался? Не может этого быть, Вы что-то путаете! Увы, мать должна была себе признаться в том, что ее сын испугался. Он был в панике, в совершенной панике. И она его понимала лучше, чем кто бы то ни было.
- Сынок, посмотри на меня... - смотреть в  глаза ребенку  для нее было в  тот миг сродни тому, чтобы смотреть в  лицо собственным страхам, от которых она пятилась и бежала, опасаясь их зубастых пастей, - ... Тэдди, папа всегда был... странным, не таким, как все  люди вокруг, я это знаю точно, но... должно же этому быть объяснение и теперь...
Она верила в  это, ранее то, что демонстрировал своим ходом мыслей и изобретениями муж считалось все же  больше гениальностью, чем шизофренией,а сейчас она не была уверена в том, что она видит. Кого она видит. Человека со шрамом вдоль лица, но не шрам ее пугает. А то, как ее супруг стал одержим тем, что никогда бы  не признал. Магией. Какая к черту магия, спросите Вы? О, магия... такая, в какую верят культисты и прочие бесноватые... но...почему, почему?!
Она догадывалась, что сыну прилетит за такой подход со всем вниманием и заботой, она чувствовала и благо, что не прилетело по губам. Не то, чтобы это было гарантировано, но могло быть. Нет, руки  муж на ребенка не поднял, он слишком  любил своего младшего зайку-убивайку, но... был предельно строг даже по своим меркам. И ранее дети его не видели таким, и не вели себя так. Слишком много неясностей, Господи...
- Пожалуйста, солнышко, не надо думать, что я всего  этого не вижу и всего этого... не боюсь... - страх, который она разделяла с детьми, давил на нее, он ее буквально иногда обезоруживал, лишал сил к сопротивлению, она каменела, столбенела и не могла  ничего сделать. Ни убежать, ни двинуться навстречу собственному любимому человеку. Ее беспокоило что-то еще, что-то, чего она не понимала  даже  больше, чем не понимала  Таддэуса в целом всю прошедшую жизнь. Она не понимала его с самого начала, но с  ней  он был предельно тактичным и невероятно житейским, а остальные же довольствовались самыми неприятными чертами его скверного характера. Так было всегда. Но... теперь изменилось и это.
Чего он добивался, обратившись к чему-то неясному и неизведанному? Чудо открытия? Вряд ли. Но то, с чем он столкнулся изменило его. И порой ей казалось, что это какие-то темные его демоны, или не совсем его демоны... Но точно демоны. Они мешали ему, то ли уже мешали, то ли мешали чуть ранее, а теперь оставили в покое. Надолго ли..?
- Знаешь, он ни разу не перестал любить вас... я  знаю, поверь мне, очень сложно солгать даже взрослому человеку, когда есть старые добрые способы выудить из человека его настоящую сущность и эмоции, Тэдди... Думаю, ты  довольно взрослый, чтобы понимать, о чем я  говорю, конечно... Но помимо этого в папе... поселилось что-то еще. Поселилось в  буквальном смысле, отчего и для чего - я не знаю, милый... Мне страшно, но не за  то, что он может причинить Вам вред, а  за  то. что с  ним происходит,и что ни ты, ни я, ни твой брат и сестры  не могут ни понять папу  до конца, ни... помочь ему..
Венера не давались тяжело эти слова, они тоже накипели, наболели,  сыну  не было пять лет, когда нужно максимально выбирать выражения и сравнения. Парень прекрасно знал, что у матери гораздо чаще получалось выдернуть отца из какого-то одержимого омута. Особенно, когда  она пересиливала свои страхи и делала шаг навстречу, как всегда. Там, где дети могли элементарно испугаться того, что у папы что-то явно не так с головой, там  она могла попытаться пойти с  ним на самый близкий контакт. И его отпускало, значительно и довольно надолго, словно пелена с глаз падала. Либо Венера была-таки богиней, либо  она точно знала его специфические грани личности и умела  найти подход к каждой. Но она все еще считала нынешние  грани - не совсем его гранями, по ее мнению это и были демоны - физические ил образные, не суть. Не  то, чтобы  жена снимала с него напряжение и безумие лучше, чем дети, она просто была довольно отчаянна и бесстрашна, чтобы броситься в  бой с тем, что считала дурно на него влияющим. Она не знала, на кого она шла в атаку, но была уверена - это война...
Как женщина она позволяла себе больше, чем его дети, это было резонным и понятным в ее положении - она Сиване жена была, черт побери!  И она знала его лучше, чем остальные, все ее слова, сказанные сыну - правда, ни попытка спасти визуально ситуацию. Истина. И она была бы рада держать лицо, но...
- Тэдди, мой мальчик... Я не знаю, почему папа решил обратиться куда-то... не  знаю, куда, не знаю, зачем, но... знаешь,  он ни в первый раз говорил мне, что это вынужденная мера потому, что только это могло... помочь нам. Не  знаю, с чем помочь, малыш... правда не знаю, и он упорно мне этого не говорит... как бы  хорошо я  не выпытывала и как бы нежно я  не спрашивала... - она приобняла сына за плечи, он уже был взрослым, как раньше не плакал, не тыкался в нее носом, бурча что-то про свою обиду. Но он не перестал быть ее сыном, младшим сыном. Да ему всего-то ничего, пятнадцать. Странный возраст. Когда  он уже во всю доказывал папе и маме, что он - взрослый, и при этом творить совершенно бестолковые вещи, мало отличавшие его от вчерашнего десятилетки. И, вроде, он понимал Венеру, как мать хотя бы, а вроде - нет, совсем не понимал, только отдаленно соображая, что мать хотела сказать ему.
Визуально это была идиллия, технобог и его преданная и теплая семья, собранная, как птенчики под крылышком его славы и самобытности. Жена - предмет влажных фантазий почти всех мужчин, на чьем пути она встречалась, старшие-умницы и младшие в папу - предел мечтаний. И все было так, он ни разу не изволил усомниться, ткнуть носом, охаять. Не смол и сейчас, но что-то в  нем поменялось. Да черт с  ним, со шрамом, она не видела его, она закрыла на него глаза, ей было так плевать, есть он или нет. Это - не сама  большая цена, наверное, в  том, во что он... ввязался. Все упиралось в  то, что камень преткновения какой-то совсем из ряда вон.
Сейчас  она была бессильна перед тем, чтобы ее сын хотя бы успокоился. Она  это понимала, но больше не  хотела, чтобы  ребенок считал, что она врет ему и его брату и сестрам. Не заслужили они этого. Да и она не врала  им. она пыталась держать лицо, чтобы не пугать их тем, что сама находилась  в смятении. Ее слезы  совсем лишили бы детей уверенности хоть в чем-то, да не привыкли они к такому, а чтобы Венера плакала и вовсе Земля с  оси должна была слететь. Но именно в том, что ее слезы точно вырвут из Сиваны-старшего душу она знала  точно. О, конечно, он бы кинулся к ней, он был бы самым напуганным и самым осторожным, но... это не решило бы проблему, она точно знаа\ла. Она уже проверила, Господи, проверила, невольно расплакавшись не в самый удобный момент, не в самом верном месте, не в самой артистичной манере, а искренне как раз-таки. И тогда  она смогла узнать большую часть того, что двигало ее мужем. Но... это было бы негуманно давить на  это снова и снова, зная, что из него это тоже тянет все жилы. Буквально. Женщины - те еще манипуляторы, но Венере  это никогда не было нужно. Это было унизительно. Но... то был порыв ее искренности потому, что она  больше не могла все  это переваривать, не зная.
- Я немногое знаю, сынок, не могу сказать, что что-то конкретное... Магия... Узел Соломона, Уроборос...и что-то еще...,кажется... - она не была отъявленной дурой хотя и образ ее мог бы многим подарить такое ощущение, но вот в  том, о чем она говорила сейчас, она не смыслила совсем ничего. - Какая-то дверь... и  он открывал эту странную дверь. После того, как  он ее открыл с  ним случилось... не  знаю, что именно...
Вот и все, что она смогла рассказать, и все, что смогла узнать. Как-то скомканно, как исповедь, и это лично ей не дало ничего. Кроме того, что она точно знала - он здесь, он настоящий здесь, никуда не делся, изменил привычный стиль общения, снова и снова был беспокойным, не называя повода, но это был он. И об этом  она рассказала сыну. Потому, что для младшего, как и для старшего отец был... Богом. Они считали его таковым, и никогда не ставили этот факт под сомнения. Быть может до момента, как лицо отца перечеркнул шрам...
Откуда Венера  знала  это? Она предпочла бы расплывчато ответить на  этот вопрос. Сказать, что это было выяснено скорее в какой-то момент, когда ее нервы сдали, хотя момент не совсем способствовал слезной истерике, она имела неосторожность сорваться. Это несколько подпортило редкий хороший момент, но исповедь была. Исповедь - значит, он все еще  доверял ей. И, значит, видел смысл, чтобы она узнала хоть что-то. Не было это спланировано, совсем. Все должно было пройти вкусно и в алых оттенках, но уж случилось, как случилось. Зато у нее было хоть что-то, у нее  одной было хоть какое-то знание...
- Я знаю, что ты  злишься на  папу... и боишься... за папу, Тэдди. Я понятия  не имею, в чем подоплека. И почему твоему  отцу встряло все  это, знаю только, что дело в нас... - точно она выделила это из всей той сбивчивой речи, точно схватилась за мысль, что они в какой-то опасности, о которой  они не знают ничего. И только он знал, только он отчаянно куда-то рвался последнее время, кажется, теперь она  знала, почему...,но куда  он рвался - загадка. И куда  дорвался. А ведь дорвался. И ее не отпускала мысль, что там, внутри него - только ключ. А замок, к которому  он подбирал много месяцев  этот ключ, скрыт в них. В ней, в ее детях. которые не сделали ничего плохо по словам ее мужа, и вообще - лишь жертвы... и даже ни жертвы его мятущегося гения, нет, нет... Просто жертвы. И он вырвет их из цепких пут, все, чтобы  это сделать, у него почти под носом. Господи, звучало, как отборный бред, но она бы не верила ему, если бы  не знала его столько лет... столько долгий лет, слыша, что его вообще понять нельзя, да как ей удается с  ним запросто за  одним столом сидеть, в одной кровати спать. учитывая, как  он в  большинстве случаев себя ведет с  людьми...?!
И Тэдди сейчас казался  ей очень похожим на  отца, точно в своей упрямой мине, пока не расчувствовался. Да, была между  ними какая-то нить, натянутая накрепко, а сейчас  ниточка ослабла. Нет, не  надорвалась, она  знала  точно. но... ослабла. Надо бы ее стянуть поплотнее. И вот тогда у нее родилась мысль...
- Если ты  хочешь узнать что-то, что может помочь тебе в том, чтобы понять, что происходит с  папой... я могу тебе помочь. Никогда не была  одной из тех, кто пользуется своими женскими чарами, чтобы выведывать информацию. но... ,если тебе будет так легче и ты считаешь это необходимым, я  готова попробовать поговорить с  твоим  отцом обо всем  этом снова... - все было просто, если бы  Тэдди-младший слышал своими ушами что-то, быть может, опираясь на врожденную и наследственную гениальность, он смог бы  найти ответы или  хотя бы знал бы куда  точнее, с какими вопросами выходить на  отца, а не бросаться на него с острыми зубками, отдаляясь от него тем самым.
Как  это можно было сделать? С техникой в  этом доме дружили на отлично, а добраться  до отца, не присутствуя рядом, можно было только через Венеру. И, понятное дело, те вопросы, на которые  отец не ответил бы сыну просто потому, что считал это неверным, он вполне мог бы хоть немного раскрыть в разговоре с женой. Особенно, если бы  она прибегла к излюбленной женской тактике, изобразив безутешную пушистую зайку, которую пробрала истерика, и ей нужно быть успокоенной. Венера готова была сыграть это, точнее, она была уверена, что сорвется в  этой без предварительного умысла. Тем не менее ход был более менее отличным. И практически единственным выигрышным. А что сын будет делать после? В праве решать сам...
- Я знаю, что ты  - авантюрист, сынок... И знаю, что ты куда более решительный, чем Маг... Он совсем не может справится с фактом этого шрама, его прямо трясет от этого... И еще больше трясет  от отцовского молчания.... Думаешь, они не ругались? Просто было выбрано время так, чтобы  ни ты, ни малышка Джо этого не слышали...Пойми, я чертовски плохо переношу все  эти склоки... Все кончилось ... почти тем же самым, что и  с тобой. Маг имел неосторожность дернуть отца за плечо, прикрикнуть парой неласковых... и, честно говоря, получил по губам... - увы, ей пришлось признать, что прежде такого не было, и ее муж такого терпеть не собирался бы и прежде. - Теперь ты выпалил пару слов, которые... Тэдди, их точно не надо говорить папе, как бы ты не злился, правда... Ты же взрослый парень, ты  же  знаешь, что эти темы в принципе не стоит поднимать, все  эти удары  ниже пояса, все  эти словесные  шпильки его безумно злят... Я знаю,что ты... сказал это потому, что ты  хотел его расшевелить. Но... давай, если так будет эффективнее, этим займусь я? У меня свои методы и свои слова, несколько иного толка, более пронзительные и эффективные... я  готова помочь тебе докопаться  до истины просто потому, что я  этого хочу, но... я боюсь того, что может получиться, малыш... Правда, боюсь...

Отредактировано Venus Sivana (2019-08-14 23:30:11)

На самом деле семья была не такой дурной, как в случае подобных семейств. Благодаря во многом тому, что отец был интеллектуалом, а мать - преданной и принципиальной женщиной. Дети здесь позволяли себе не больше, чем положено в целом, и ни в коем случае не дискредитировали своим поведением своих же  родителей. Нельзя было сказать, что они были задирами, беспринципными или хамоватыми настолько, что скулы сводило. Нет, пресса  никогда не подавала их под таким соусом. И в целом Венера никогда не повышала  голос, исключая те моменты, когда  это было действительно необходимо. Опозорить свою семью эти дети не хотели никогда. Ничем.
Астронавт, красавица, и два маленьких гения - не самый убойный коктейль из тех, что бывает. Ни наркотиков, ни пьяных поездок за рулем шикарной машины, ни скандалов пред лицом  широкой  общественности. Венере не ыло стыдно, иногда ей хотелось все же супер-укоризненным тоном провести воспитательную беседу, но этого обычно не требовалось. И с чего такой семье пойти по шву? Все же в порядке...
Венера, и впрямь, как капитан корабля, что пойдет с ним на самое дно, сделав все возможное и невозможное. Но она не ощущала себя  обреченной жертвой  обстоятельств, она  ощущала себя ответственной, она  не перекладывала на плечи мужа то, что стоически вызвалась тащить вместе с  ним. Вместе, а не порознь. Другая мамзель скорее бы всего сбежала куда подальше, распилив наследство и капиталы, возможно, не прихватив даже детей, и гребитесь, как хотите. Но не она. Она любила  этого человека, любила любым, черт побери! Потому, что она его действительно любила. Любила ни его капитал, ни его безукоризненные костюмы и ни его уровень обеспечиваемого комфорта. Она любила его, подарила ему четырех детишек, которых любовно выхаживала, воспитывала, растила. Она  любила более, чем странного и своеобразного человека, о котором  обычно говорили в ключе не  от мира сего, и были правы, почти во всем были правы. И именно этого характерного, язвительного и бесспорно чудаковатого человека она любила, искренне...
***
- Тэдди, знаешь... - начала Венера, с сожалением глядя, как ее сын готов себя сожрать почти в буквальном смысле слова, - Я прожила с папой много лет, я была  довольно молодой девушкой, когда мы познакомились. И ни с кем и никогда  он не был столь честен, покладист и мил, как со мной...
Что ж, и  это была ее правда. Она не демонстрировала ему ничего из того, чем его пытались увлечь иные женщины. Она была с ним восторженной девочкой, которая смотрела на него с нескрываемым восхищением и вместе с тем была с  ним предельно честна. Она не могла его понять, никто не мог, но она приняла его без попыток бесконечно раскусить его. Кусай-не кусай, а более простым  он не становился. И она просто приняла  это все, как целую данность, а ни как непостижимую изюминку, на которую надо делать скидку. Не надо было делать никаких скидок. Он и сам охотно и открыто себя вел с голубоглазой блондинкой, похожей на русалочку, вышедшую из сверкающего моря на берег бренного бытия. Не такая, как остальные, исключительно прекрасная, исключительно очаровательная, исключительно милая...исключительная, не такая, как все прочие. Блондинок с  голубыми глазами было немало, но Венера была  одна. Словно богиня, она окутала его дымкой своих конфетно-розовых настроений и он на удивление не вел себя, как циничная и невыносимая скотина. Ну, что ж, Венера - богиня  любви, как ни верти...
- Только я могу позволить себе вторгаться в его личное пространство так бесцеремонно и заходить так глубоко, милый. Это всегда было позволено мне, там, где все  они говорили, как он невыносим, я ни в чем не знала  от него отказа. Ни слова грубого я  не слышала. Они еще смеялись, что такого человека всего-то успокоила девочка-припевочка на высоких каблучках... И, знаешь, я точно знаю, до чего я могу с ним довыясняться, а  до чего - нет... , - она не винила ни в чем детей, ни старших, ни младших. Она взяла изначально весь удар на себя, и гасила его, сколько могла, пока все вокруг не зарезонировало, начав сыпаться. - Знаешь, Маг, конечно, у нас в мою породу, но это был не первый их разговор, и, когда нужно, он может быть серьезным. Знаю, что ты мне так просто не поверишь, но... Тэдди, я делала все, чтобы вы все максимально долго не ощущали того, что отец стал вести себя  иначе. Он не перестал любить ни тебя, ни твоих сестер и брата, просто... не  знаю... ушел в себя. Говорят, что с  ним такое бывало.
***
Бывало, он почти всегда был на своей волне, которую никто не мог оседлать, на своей частоте, на которую никто не мог настроиться. И среди этих волн он был в своей стихии. То, как он держался, то, как говорил - о, это экстаз миллионов ученых умов, которые нашли своего глашатая, с которым считались все, даже набожные боящиеся. Одни и вторые  говорили, что он - икона, кому - Бог, кому - Дьявол. Но за всем этим это была живая легенда, такая странная и такая страшная. И только она называла его самыми забавными прозвищами, на которые  он никогда не кривился. Это дозволялось ей, это дозволялось детям, которые, на самом деле, будили в нем нежные и сентиментальные чувства. Внезапно? Для  людей, знавших его с деловой стороны - еще как...
- Знаешь, иногда мне кажется, что я слышу кого-то, кого-то, кто толдычит ему одно и то же, все эта магия... - она сама вынесла сыну свои предположения, такими, какими она их ощущала, - И он слушает их, не знаю, хочет или или не может не слушать...
Чтож, да, те, кто теперь с  ним сожительствовали Венеру не радовали, она ощущала их кожей, как какие-то потусторонние ощущения, ей казалось, что она ощущала что-то чужое. Что-то, что делало его злее, язвитльнее, холоднее, и напевало ему свои жестокие песни. И все же они были не всевластны, те, кого она  не видела, те длинные мрачные тени вдоль стен, тянувшиеся к нему вечерами. Но они играли на тех глубоких его чувствах, какие брали свое начало еще в далеком детстве, когда  он был ребенком. Ребенком странным, и в  то же время беззащитным. Во всех ведь живет ребенок, особенно раненный ребенок. И эта мысль ей покоя  не давала уже долгое время. Этот ребенок стал для нее в сто раз очевиднее, чем когда бы то ни было. Нет, ребенок просыпался и прежде, но в ванильных облаках сладкого дурмана влюбленности. И это был иной ребенок, какой-то иной чуткий и милый, который был открыт и в какие-то моменты очень непосредственен. Сейчас же  она видела маленькое и уязвленное  до глубины души создание, которое ей хотелось согреть и пожалеть, но... вероятно, именно этого в свое время  оно и не дождалось. Наши комплексы и страхи - наши демоны - и все  они родились тогда, когда прицепиться к нам легче всего. В детстве...
***
- Это уже стало слишком опасным, ты так не думаешь? Я не думаю, что он сможет сорваться на меня, он не может этого сделать, поверь мне. Просто поверь, я не знаю, как тебе объяснить это... Я знаю, что он может не сказать мне всей правды потому, что он захочет сберечь меня и мои нервы, но это - единственный шанс дотянуться  хоть до какой-то зацепки. Я хочу помочь ему, сынок...я хочу его спасти потому, что я люблю его. Я люблю его не меньше, чем люблю вас всех. И спасти вас всех, не спасая его невозможно. Ты, Маг, Бьюта и ДжоДжо любите папу, я  знаю это точно. Какими бы разными вы все ни были, и все вы  поступаете ровно так же, как я, сами того не видя. Просто... до какой-то степени вам это дается сложнее... - это впервые была плохо сдерживаемая истерика, почти в  открытую она сорвалась, подняв  глаза к потолку и принявшись отчаянно хлопать ресницами, чтобы сдержать слезы. Больше и знаков-то не нужно - это ее правда, и ее настоящие чувства.
Она была сильной женщиной, сильнее, чем казалась на первый взгляд для  окружающих. Но и ее сила была не вечной, ее сила была в созидании, а не в разрушении, как у многих. Она не учиняла истерик, не била посуды, ни орала благим матом, и не горела желанием использовать стандартный женский ход, показав себя несчастной и ущемленной, которой муж еще и ничерта не может сделать - женщина ведь. Женщина, а не кукла, мать, а не приживалка, залезавшая под дядю в лощеном костюме, чтобы поживиться на славу.
- Магия... мне не нравится это слово с тех пор, как  он стал произносить его, Тэдди, и не нравится  то, каким оно отдает духом...  Но, если я - единственная, кто может подобраться к нему ближе, значит, я  готова это сделать. Я не наступаю себе и ему на гордость, малыш, я просто ... Просто хочу спасти нас всех. Возможно, папа  хочет того же... Обещай мне только не свалиться в  эту же пропасть, сынок...
***
Эта ее мысль была первой зацепкой, она почувствовала ее чем-то другим, интуицией, а женщин редко оная подводила.  Что же она предлагала сыну? Дотянуться  до отца через нее,и одновременно посмотреть на него ее глазами. Звучало немного нечисто, но это был шанс, вполне себе реальный шанс узнать хоть что-то. потому, что мальчишка  хотел решить эту проблему, впервые Венера понимала, что ее сын - взрослый парень, по-настоящему взрослый. Он чертовски напомнил ей в  тот момент своего отца, что ж, быть может  одно имя - не столько крест, сколько все же  знак?
Метод был не самый приемлемый, но она была  готова оказать сыну такую помощь... или услугу... Увы, ему придется вникать во всю серьезность ситуации, цепляться за очевидности, вытаскивать из междустрочья интересные вещи, попутно держа в голове, что - невольная третья сторона очень в своеобразном процессе. Мало какой родитель хотел бы допускать ребенка  до слежки за собой и до своих потаенных уголков души и быта. Но она была  готова, ее сын сам требует ее помощи, просто потому, что больше ему не на кого надеяться. И потому, что ему нужна  эта помощь ровно так же, как его помощь нужна  матери.
- Просто скажи мне, как именно нам лучше поступить по твоему замыслу, я скорректирую тебя, полагаясь на все свои знания... - это звучало самую малость обреченно, но они оба были обречены в  тот момент. Обречены на действие больше, чем на бездействие. Все было сложно, никто не обещал простоты решений, никто не гарантировал и результата, но это не могло остановить все  то, что уже случилось.

Отредактировано Venus Sivana (2019-09-06 11:44:05)

На самом деле Венера слушала сына внимательно, она вылавливала в его словах все  то, что и сама  додумывала так или иначе за  это время. И ей становилось жутко от этого.
- Тэдди, ты же понимаешь, что сладко-карамельные статьи о заранее подготовленных романтических вечерах работают только на очень недалеких мужчинах... - она усмехнулась, вспоминая, как выглядели ее романтические вечера с Сиваной-старшим, когда они еще только вошли в конфетно-букетный период.  И они никогда не выглядели вот так нарочито-шаблонно, они не были вредным сахаром. Они были призваны сблизить очаровательную блондинку и очень неординарного доктора, а не свести все в розовым соплям даже, если считается, что воздушные блондинки такое очень любят. Как бы не так.
Что ж, она твердо знала, что это не будет стандартная уловка внезапно раздевающейся женщины со словами ""Возьми меня, мой  тигр, я вся  горю!
. Это было слишком дешево, слишком пошло и тошнотворно по ее мнение. Она всегда так считала. Все  эти бокалы с шампанским и безобразные демонстрации претили Венере больше, чем другим женщинам, считавшим доктора своей добычей. Его от них тошнило, почти буквально. Его тонкий вкус  не терпел ширпотреба, немного-немало потому его жену  зовут, как богиню. И потому  она выглядит, как совершенство.
- Шрам... - задумчиво протянула Венера, - Этот шрам не дает мне покоя. И, если тебе нужно узнать о нем все, я вытащу все, что можно.
Венера покивала, казалось бы, пространно, куда-то, своим мыслям. Но на самом деле она была согласна с сыном. Дело было в  шраме, она почти физически ощущала иногда, как от этого дрянного шрама и совсем чужого ее мужа  глаза буквально фонит. Как от реактора, она ощущала кожей, как это око источает что-то неясное, невидимое, и отвратительное ей. И она точно знала, что муж иногда сбрасывал с себя все  это наваждение, как-то очень резко и полностью, стоило ей начать проникать в его сознание, замещая там кого-то. Замещая там то, что его ожесточило. Она  это умела, и ей не требовалось для  этого прилагать какие0-то неимоверные усилия. Эта женщина его меняла всегда, в ее присутствии доктор переставал быть несносным. И она уже  знала, как  добраться  до всего того, что хотел знать ее сын. Хотел знать, чтобы помочь. Помочь им всем.
Но вот факт того, что сын велел ей не смотреть мужу в  глаза ее покоробил. Для нее его глаза были открытой книгой, проводниками в его Вселенную. Выспросить так или иначе под любым из соусов о том, что случилось уже не казалось ей таким сложным, как  то, что она  не должна будет поддерживаться с мужем тщательный  зрительный контакт. Не укладывалось это в ее  голове, хотя и опасения сына, о которых он не сказал, были ей понятны. С оком было что-то не так. С этим голубым, светящимся потусторонним огнем глазом, который, может, и выглядел более-менее нормально, но нормальным не был. В глубине его что-то плескалось, словно космос, словно океаническая  глубина, и она могла бы покляться, что те пару раз, что она приглядывалась, ей мерещилось там нечто. Нечто, что ее сильно напугало. Очень сильно.
- Не вглядываться. Я поняла, малыш... - Венера не была  гипнабельной женщиной, никто никогда не практиковал с  ней такую ненаучную ересь, и  она гнала  от себя мысли о том, что она  могла бы попасться на такое шарлатанство. Как жена ученого она всегда считала  всех этих экстрасенсов совершенными шарлатанами.
***
И Венера согласовала все, что могла со своим младшим сыном. Всю часть о том, чтобы родителям ничто не помешало, тот взял на себя, и волноваться  ей было не о чем. Кроме  того, чтобы все прошло максимально гладко. Это была ее задача  от и до. А так, как  днем ее муж был вне дома, у нее было время подготовиться к спецоперации. Хоть в  глубине души ей и претило то, что это будет расследование. Неприученная  шпионить за супругом, Венера  должна была поиграть в  дознавателя или в  шпиона. Как бы ей не было это не по душе она должна была  это сделать потому, что помимо любимого мужчины в ее  жизни есть ее любимые дети, она - их мать, и ей под силу сделать то, о чем она  вынуждена была  договариваться со своим сыном. Она была  должна. И должна была при этом не ошибиться...
***
Она выбирала придирчиво, и  это не была заваленная лепестками и уставленная свечками спальня. Это примитивно, это не его атмосфера. Никаких сердечек и никаких нарочитых жестов, слизанных из какого-нибудь "Основного инстинкта" или из романтических фильмецов рангом намного пониже. Не  тот человек, и не та ситуация. Прожитые вместе двадцать с небольшим лет сделали из наивно-сладкой девочки в невинных рюшах мудрую женщину, четко отделяющую грязную пошлость от настоящей уместной эротики. Нельзя сказать, что доктор закрывался  от нее непристанно, иногда и правда с него спадал морок, и прояснялось все его сознание. За семейный ужин это случилось аж дважды, Венера же решила, что знак был добрым и нужно было дожимать. Всему виной, возможно, было платье, очень похожее на то, в котором она была в день их знакомства. О чем ее муж сам и сказал. Стало быть заметил, расчет был верным, и первый пункт ее с сыном плана сработал идеально. Не то, чтобы  он не обращал на нее внимания раньше, но сегодня он был гораздо теплее, а Венера могла поклясться, как видела некую дымку, отделившуюся от  ее мужа, словно плащ с его плеч упал. Да нет же, она  точно видела  это. Дом был усеян камерами так, что у нее появилась после мысль о том, чтобы промотать и приглядеться. Но все  это потом, очень сильно потом...
На удивление сегодня ужин был во время и в совершенно спокойной обстановке. Эта  обстановка была подготовлена, и, как бы все не были на иголках, все было спланировано так, чтобы ничто не нарушило семейной идиллии. Совершенно знакомая ее супругу мирная атмосфера образцовой семьи, где все разговоры  были исключительно пространны и даже милы. Черт побери, хоть кино снимай! Но все это было частью спектакля, у которого была финальная цель. И ради этой цели Венера играла, как богиня.
***
Это не было шампанское, оно не вязалось с семейным ужином, но это было синее вино. Символично, ничего не скажешь. И оно было нужно здесь для атмосферы. Все  эти звуки, цвета и запахи, призванные  откатить его воспоминания к беззаботным временам, сработали. Он открылся дважды, открылся с привычной своей семье стороны, но Венере было важно, чтобы сейчас  никто не сорвался и не расчувствовался. И они справились, неимоверными трудами держа себя в  руках. Буквально в цепях своего самоконтроля, но справились идеально. И дали ей шанс совершенно прилично в их присуствии пофлиртовать с доктором. Чтобы в нужный момент взрослые уже дети откланялись сами, картинно, сопроводив все  это такими нарочитыми, но необходимыми подмигиваниями и перешептываниями. Это было вторым пунктом плана, все было естественно, и исход детей, заподозривших себя лишними в этих нехитрых заигрываниях родителей, был совершенно предсказуем в такой атмосфере. Все было, как по маслу. И то, что этим вечером доктор сам охотно шел на контакт было отличным подспорьем... Ничего сверх меры приличия, и, когда Венера получила условный сигнал от младшего к тому, что можно приступать к третьему и всем остальным пунктам, она уже морально себя к  тому подготовила.
***
- Я знала, что тебе понравится, конечно... Напомнило то самое платье,м ...? - она не любила игр во флирт, но сейчас это не было игрой, она  общалась с  ним ровно так же, как и всегда, и, наконец, истово держала себя в руках, чтобы  не сорваться и не заплакать потому, что перед ней внезапно сидел тот самый человек. Тот, каким он и был для нее, словно вся его отстраненность и холодность выветрились. Голубое вино не заколдован, оно окрашено лепестками одного растения для особого изящества, а вот на счет того, что ее муж не был заколдованным она уже сомневалась. И правда, перед ней внезапно сидел тот самый мужчина, за которого она и вышла замуж, а в отражении на полированной столешнице она видела словно бы подл потолком нечто, она была уверена, что видела, и старалась не смотреть. Но от мысли о сторонних гостях ее  едва  не начало колотить мелкой  дрожью. Нельзя, нет, все слишком удачно сложилось уже.
У нее не было и шанса бы надеть на себя  хоть какое подслушивающее устройство, поэтому вся надежда была на камеры и на то, что они смогут записать и услышать. Правда, их было в разы  больше, чем прежде, и она  о том прекрасно знала. Конечно, ее смущала перспектива попасть в  объектив камеры в неком нематеринском свете, но это - был единственный шанс, чтобы поймать за хвост тайны ее мужа.
***
Их беседа не была совершенно формальной, она  никогда таковой  не была, просто никто из детей  обычно не слышал те самые части их бесед, которые происходили без их присуствия. И это было совершенно нормальным. Что ж, новый шанс увидеть своих родителей в  новом свете. быть может, но другого выхода не было. Что ж, ничего формального, ничего принципиально отличавшегося  от беседы старых супругов, у которых все в порядке с личной жизнью на фоне настоящих теплых отношений даже спустя столько лет. Подбор блюд на  том ужине не был случайностью, как и ее платье, как и ее прическа, как и ее украшения. И, казалось, Венере удалось что-то задеть, задеть по-настоящему, выстрелить в сердце, чтобы пуля прошла навылет. Конечно, она  знала, как никто другой, как  это сделать. Вне всякий сомнений вся их милая курлыкающая беседа становилась тише по мере  того, как они садились рядом.  Но даже сейчас Венера не теряла нити, вскользь тронув несколько весьма спорных тем,и, о, чудо, на ее вопросы  он ответил, ответил чуть смазанно, но ответил развернуто. Прорыв и первая зацепка. Древняя книга, лежавшая в сейфе, книга, в которой было описано нечто, что его чертовски заинтересовало. Книга, содержавшая рецепт величайшего блага и избавления. Избавления  от чего узнать не вышло так сразу, но и этого было достаточно на первый раз. Это было довольно большим куском знаний, жирным, после всего того молчания, в котором  отец находился, это было просто находкой для Тэда-младшего, у которого сегодня была роль режиссера самого страшного и рискового спектакля в его жизни. Где главным героем был его отец с неизвестным артефактом на месте глаза, а главной трагичной героиней - его любимая и хрупкая мать. И, если что-то пойдет не так...
***
- Ты никогда не верил в магию, серьезно, это слишком мелко для тебя, драгоценный... - и она играла, как по нотам, но так взаправду словно бы не играла вовсе. - Может быть я не понимаю чего-то, а ты так упорно молчишь, как будто хочешь, чтобы я  и дальше мучилась в неведении...
И все же она была бы прекрасной актрисой, если бы  захотела,в пристально следящем объективе камер она играла так же, как играла свою роль гиперсенсетивной героини неподражаемая Монро. Все ее жесты  были совершенно будничны, но в  то же время она точно выверяла каждый из них, никаких лишних движений. Но, казалось, что за ее глаза, в которых совсем очевидно на секунду застыли слезы, ее муж был готов простить ей все и выложить все, как на духу.
- Что это за шрам, Тэдди...? Откуда только он взялся у тебя на лице, и что не так с этим глазом...? - она буквально висла на его шее, и в своем сдержанном молчании он дал слабину, принявшись ее успокаивать, забывшись, и попавшись на ее женскую уловку. Он был к ней так же восприимчив, как и любой другой мужчина, скорее всего потому, что эта женщина совсем с  годами не перестала будоражить всю его сущность.
Сквозь плохо связанную часть его монолога, перебиваемого иногда нагнетающими ее вопросами, граничившими по настроению с плохо сдерживаемыми всхлипами, удалось кое-что выцепить. Шрам стал только отголоском  того, что случилось за магической  дверью, ведшей его к цели, великое благо которого обещало ему избавление во благо его семьи. Избавление его семье, всем им от того, с чем  он не мог смириться  потому, что не мог совладать с  этим даже со всем его багажом знаний. О, да, это была зацепка, и теперь Венере можно было сбавить обороты. Чем  она и занялась, добившись максимально близкого контакта. В его объятиях она не поднимала  головы, все еще разыгрывая приходящее успокоения и в  действительности унимая в себе желание запаниковать и разрыдаться взахлеб. И только после  этого она решила, что можно дожимать, как бы мерзко ей не было в  тот миг. Видно было на камерах, как  она собрала силы в кулак, и постепенно из испуганной и растерянной превратилась в ту самую женщину, к которой Сивану потянуло с той самой страшной силой. И потянуло весьма кстати...
***
Не сказать, что она не планировала  это, как часть действа, в котором ее задачей было найти максимальные точки соприкосновения  для получения интересующей информации так, чтобы в  том не было сомнений. Она скорее понимала, что это случится, и она знала, что было бы абсолютно отлично, если бы  это случилось. Но пока все выглядело прилично, не сквозило ни малейшей пошлостью, и все это было совершенно естественно. Никаких грязных приставаний и никаких неосмысленных отталкиваний, скорее Венера охотно поддавалась и позволяла быть своему мужчине с собой ни разу ни грубым и не отвратиельно-напористым. Что ж, сын имел лишний раз возможность убедиться, что этим браком не правил ни расчет, ни пустой и безмозглый половой инстинкт, а еще он имел возможность увидеть воочию, как с  отца падала пелена безумщины в присутствии именно этой женщины. Венера не просто справлялась, она следовала строго по плану, четко выбирала формулировки для задаваемых вопросов, опиравшись на свой бесценный  опыт общения с мужем за все  эти годы. И она действовала по плану, что бы  там  она  ни предпринимала и как бы  не импровизировала. Венера  не солгала в том, что хотела бы  доказать сыну, что буквально видела нечто, и потому  она старательно изгоняла  нечто, создавая  ту самую ситуацию, в которой это нечто на ее  глазах оставляло мужа в покое. И нечто попало на камеры, как густая и тяжелая  дымка, мрачная и зависшая  где-то под потолком, базучастно наблюдая...
***
- Разве, мы торопимся, дорогой? - она задала этот вопрос сразу после  того, как  он осекся, что объяснять все сложно и долго, и он смягчился. О, еще бы, бутылка вина была почти выпита, оно не было таким крепким, чтобы свалить с  ног в бессознанку, но в ее приятной компании оно хорошо кружило ему  голову.  И ей  это играло на руку. - Ты всегда можешь сказать мне, что не так... Я всегда была  рядом, я всегда буду рядом, ты знал это всегда...
Мастерица убеждений, и в  ответ на ее совершенно недвусмысленно подставленную хрупкую шею Сивана, прерываясь, чтобы ровнее дышать, поведал то, что было бы  для сына идеальной  информацией.
Шрам и око - довольно малдая цена, учитывая ситуацию. когда  он о ней узнал, то было уже довольно поздно, но он посчитал, что для него нет ничего невозможного. И именно тогда, когда традиционные средства  не показали эффективности, он пошел к магическим знаниям. Набрав  нужное их количество и подобрав символы, он смог открыть проклятую дверь. С тех пори шрам перечеркнул ему поллица, но это - мелочи в сравнении с теми силами, что он получил. И те, кто вошел в его созхнание не просто обещали помочь, а реально могли. Помогли ли? Похоже, но у них были, кажется, немного иные планы...
За  сим она предпочла на время его прервать потому, что в ее положении довольно сложно быть беспристрастным слушателем, но и анализировать все сказанное она была не в силах. У нее была  другая  задача, а, чтобы все  это выглядело естественно, она не могла не подыгрывать, ослабляя поводья, чтобы  он сам шел у нее на поводу. Сам. Как же чертовски отвратно она себя  ощущала, но готова было это проглотить ради большого дела. А от ее сына и ее режиссера  нужно было только максимальное внимание, возможно он вовсе конспектировал все, что слышал...
***
И он пошел за  ней. Пошел за  ней  охотно и по собственному разумению. Пошел, оставив остатки сочно-синего пойла в бутылке на столе, оставляя за собой в обеденной зале темноту. Он пошел за  ней, как прежде, вообще не сомневаясь. Он пошел почти твердыми шагами, он пошел, явно находясь в себе  больше, чем все последнее время. Их зорким глазом провожали камеры, они вели их вверх по лестнице пешком, и встречали в темном коридоре, безошибочно угадывая каждое движение и слыша все  эти милые щебетания. И камеры же встретили закрытые перед их пытливыми глазками двери спальни. но все было просчитано от и до. Все  здесь былонашпиговано электроникой, она позволила сделать это только потому, что ей была нужна правда. правда, которую она может пропустить нечаянно мимо ушей в не самый  для правды подходящий момент. Ей чертовски претило то, что должно было быть пред бесстрастным взглядом  электроники, но пришлось согласиться. Так было нужно. Ни разу  это не было сделано назло, но ей нужны были ответы. О, да, ответы, которые  он мог так же неосознанно выпалить. И она бы сделала все, чтобы  так  оно и было. Все...
***
Ей не было равной в  том, чтобы забраться к нему под одежду, под кожу, в душу, в самые темные  ее  глубины. Это было то, чем  она купила его, ничего еще с  ним не сделав. Ему в цепкие руки попала девочка, которая была  готова прыгнуть с  ним в пропасть и взмыть к самым звездам, она и осталась такой. И много лет спустя  она с легкостью заставляла его сбивчиво и в каком-то бреду ей почти исповедоваться. И это был пункт ее плана, который она  не согласовывала с сыном просто потому, что ему просто было суждено быть в этом действе...
Полумрака в комнате уже не планировалось, а вместо шампанского, которое было бы слишком быстро проходящим, хоть и эффективным средством, было вино, довольно крепленое. Романтический вечер она заменила тем, что зафиксировала в сознании доктора одновременно момент из его прошлого, связанный с  ней,и те милые семейные посиделки, когда его дети искренне лезли ему под руки, как котята, требуя ласки и тепла. Сработало, не самый  неординарный план, но сработал. И в крамешной тьме его смущало только это сверкающее око, в которое  она не  должна была вглядываться, впрочем, она  заметила вслух, что оно стало менее ярким, немного потускнело, почти не светилось. Не батарейка же  он в самом деле, чтобы  у него заряд выдыхался. И тогда впервые  она предположила у себя в  голове, что это печать, а сила ее поддерживается чем-то, что может быть внутри или выходить наружу. И тогда ее сила ослабевает,и  тогда, именно тогда ее супруга отпускает и он становится тем самым человеком, которым он был до. До всей  этой истории...
- ... послушай... не думаю, что это важнее всего, что ты  делаешь... но я  не хочу, чтобы ты был словно под гипнозом, мне гораздо больше нравится мой муж, настоящий, который не верит в сказки...
А дальше  она надеялась только на чуткость жучков, напиханных по всей спальне буквально, когда он заговорил о чем-то, о каких-то сущностях, их было семь, но ей нечего переживать сейчас, потому, что никому из них не позволено то, что он может позволить себе. В ее  отношении им не светит урвать ни крошки с  этого стола, на котором накрыт пышный десерт. потому, что как бы  они не шипели, это не относится к  делу, к их общему делу, ради которого он и вписался с  ними в работу. Все  это звучало, как бред, но лишь на первый взгляд, а ей оставалось только тщательно избегать слишком  долгого зрительного контакта, как  она и  обещала сыну. потому, что этот чертов  глаз не гипнотизировал ее,а  отталкивал тем  больше, чем больше  она слушала о том, как  он появился у мужа на  лице. Она не перестала  любить его, но она перестала понимать его, а  этот глаз...
Семь смертных грехов, в объятия которого он с радостью сейчас упадет, но с законной женой  это не считается таковым. Семь грехов? Серьезно? Библия или нечто похожее на нее? Нет, настаивать она сейчас не считала  нужным, но и то, как  он о них отзывался... Как  о компаньонах, как  об инструментах, но порой ей казалось, что, выделив из бреда суть, и приняв ее реальность, инструментом был он. Их инструментом. Когда  он хотел от них содействия. От кого - от них? Не могла  она сейчас  объяснить, но могла вновь поклясться, что ей порой казалось, как нечто за  ней наблюдало время  от времени. Нечто неприятное, нечто отвратное, как гнетущий содеянный... грех.
***
Венера не соврала ни на йоту, говоря, что все, что она сможет достать из уши и подсознания мужа, она достанет. И, видно, в какой-то миг он и сам рад был выговориться, сбивчиво, плохо связывая слова и предложения, но искренне. Прежде чем совсем лишиться  дара речи. И все, что было после было искренним, но оно не имело к  этому спектаклю никакого отношения. Это было обреченностью, вынужденной и болезненной, но очень искренней. Это было долгой и совершенно откровенной беседой по душам, но в некотором  ином формате. Что ж, она предполагала, что это будет закономерным итогом, ей даже  хотелось, чтобы все прошло гладко. И так  оно и случилось. Венера прекрасно сыграла свою роль, и прекрасно смогла забраться к мужу в душу. Все, чтобы почувствовать себя по утру виноватой, но сделавшей все, чтобы у ее сына была зацепка...
***
Итак, все было выяснено насколько возможно детально: древняя книга из сейфа, попавшая к  доктору окольными путями. Он смог прочесть в ней все, что ему было нужно, чтобы  начертать символы и открыть дверь без фактического ключа. А там, за  дверью получить око, а уж после - шрам. И еще нечто, чего она  не видела, а  он не поименовал это нечто. Нечто, чего боятся  люди, то, чем многие люди дышат, в чем  живут и умирают. И это нечто сделало его иным. Хотя изначально он пришел туда с целью снискать избавления. Избавления  для своей семьи  от некой странной болезни. С которой  он не смог справится, даже будучи гением. Болезни, что протекала бессимптомно, но быстро. И все это свело его с ума, приведя к магии. Наконец, цепочка могла сложится...
И теперь, засыпая у него на плече, она могла перестать сжирать себя  заживо изнутри за все, что совершила, искренне надеясь, что дополнительной фиксации всего сказанного на электронные носители  ничего не помешало. Она могла уснуть без страха, без ощущения вины все еще нет, но хотя бы  она понимала, что у нее есть ключ. Ключ, чтобы закрыть ту дверь и вернуть все на место...

Отредактировано Venus Sivana (2019-10-04 22:28:13)

Все, что произошло было для Венеры одновременно изощренной пыткой и самым большим удовольствием за последнее время. Как бы дико это не звучало.
Она проснулась рано, на удивление раньше, чем Доктор. И она точно видела, что следом за ней пробудился совсем не тот мужчина, который вернулся в семью, пряча свой жутковатый магический глаз. Это был тот самый Таддэус Бодог Сивана, который был раньше, чем он увлекся магическими культами. Сонный, теплый человек, сентиментальный в силу обстоятельств, который двигается плавно, говорит довольно тихо, не дергается, не вскрикивает, не цедит меж зубов свою надиктованную ненависть. В остальном  он не изменился, и это было странным. Странным было видеть его прежнего, прежнего прежнего, но точно не нынешнего. Звучало, как сюр, но это было правдой.
- Доброе утро, милый... - она говорила так всегда, так тихо и нежно, с той самой сладкой интонацией, с какой принято говорить это по утрам. Правильная девочка, как всегда, которая совершенно точно обладала какой-то сверхспособностью, и теперь ее сыну тоже удалось в  этом убедиться.
Вспомнив обстоятельства прошлого дня, а еще все, о чем говорил ее муж, она ненадолго задумалась, а затем сморгнула наваждение, и отправилась наводить марафет. Отметив, что ее муж впервые спокойно спит, не подрываясь куда-то, не наматывая уже с утра круги по комнате, как в скорлупу залезая в костюм.
Сладкий-сладкий аромат пушистой пены, теплая вода, постепенно становящаяся все более прохладной, финальный аккорд из порции холода на спину. Свежий запах средства для волос, легкие нотки мятного масла, добавляемого на самые кончики волос, пышный браш, который завивает волосы на самых кончиках. Легкий крем, немного масла на губки, нежно-розовый халатик, и капелька нежных духов, ничего лишнего, ничего яркого потому, что она дома, и ей не нужна идеальность. Она идеальна, будучи неидеальной, как ни странно. И это ее уникальная способность, по крайней мере еще одна.
Ей нравилось видеть его сонным, он спал сегодня просто неприлично крепко, и что-то подсказывало ей, что ее муж спал по-настоящему, будучи настоящим, как прежде. Слишком правдоподобно-расслаблен он был, он не лежал, долго глядя в пустоту, дышал он ровно, ресницы  не двигались, и ее ничто не отталкивало от него на каком-то глубинном уровне, обдавая страхом. И она поняла - сейчас  он был собой. Что-то спало с него, как пелена, перестало владеть его разумом и даже его телом.
А сейчас ей было нужно дать ему поспать. Но выйдя за двери спальни, она встретилась с тишиной. Увы, все так напряженно вчера провели остаток вечера, так или иначе беспокоясь за ее близость к отцу, который теперь всех пугал, они все еще спали. Их выключило от напряжения, Венера, как их мать, была  для них поводом для беспокойства в ситуации, где все перестали понимать своего родного человека. Все, кроме нее, но и именно потому  она была в зоне особо риска. И только младший сын был вовлечен с ней вместе в эту страшную и пошлую игру, где им с порога довелось мухлевать, вынужденно потому, что игра изначально не предполагает выигрыша  для  них по правилам. И... ей было безумно стыдно сейчас за все, что случилось. За  обман и за слишком близкое и личное, вывернутое наружу перед ее же сыном. Но только в  этом был ключ к тому, чтобы вернуть ее мужа и отца ее детей в нормальное состояние. И это было нужно им всем. Ей и детям.
Вот-вот она готова была сползти спиной по двери закрытой за собой спальни. Но на это нет видимой причины. Ей было хорошо, хорошо, как всегда и как  никогда прежде, в ее голове отложились знания и все, о чем она говорила со своим мужем накануне, она записала  это себе в подсознание, как носитель. Теперь ее маленькая роль была сыграна, и она могла только доложиться сыну, который, как кукловод, дергал тончайшие ниточки, но делал это с совершенно благой целью. И она тихо пошла по дому, казалось, даже не шелестя, она только держала ушки на макушке. Свои маленькие, чуткие ушки, ловившие каждый возможный шум.
Так  она прокралась на кухню, сама  того не желая, присела за стол и вперилась глазами в столешницу - осталось на столе  то, что не испортилось бы. Остальное заботливо убрали, теперь ей осталось собрать все  эти тарелки в посудомойку, и приняться за кофе. Шикарный, крепкий кофе, окутывающий своим ароматом, с добавлением корицы, гвоздики, и кардамона, сваренный в турочке вручную. Прекрасное начало утра, если так можно сказать. А затем, когда кофе был сварен, она снова начала бороться с собой, чтобы выйти с кухни и пойти по комнатам своих детей. Потому, что ей на самом деле было страшно. но страшно не от того, что муж может проснуться и составить ей компанию, а  от того, что ей казалось, что в  их дома завелась какая-то мразь. Мразь неосязаемая. от которой ее тошнит. Она могла бы поклясться, что порой ее что-то касалось, и ее захлестывало отвратительное ощущение. Такое очень жгучее и неконтролируемое, очень пошлое. Отчего-то ее иногда захлестывала мерзейшая пошлость, к которой она никогда не испытывала пристрастия. Будучи уйму лет замужем, имея четырех детей, никогда в своей жизни она не испытывала склонности к тому, что под каким-то неясным воздействием секундно пару раз  всплывало в ее сознании. Она удивлялась, встряхивала  головой и сбрасывала с себя  эту дрянь. Успешно. И это прекратилось. Она, конечно, списывала  это на то, что в ее возрасте бывают гормональные бумы, сносящие голову, но она не оправдывало все  это данным возможным обстоятельством. Она даже сделала тест, даже парочку так, как предполагала, что дело могло быть в беременности. Она, знаете  ли, проявляется у  женщин от и до по разному. Кто-то болеет, кто-то бегает блевать, кто-то скачет из негатива в позитив, а кому-то очень нужно много мужчины или много мужчин, но все  это было довольно нормальной реакцией организма. Матери четырех детей, впрочем, было это чуждо. Ее беременность всегда проявлялась одинаково, она  знала точно о ее наступлении, да  она  знала  об этом еще до момента, как у нее давали о себе знать характерные состояния организма. Она знала о том, что у нее будет ребенок гораздо раньше, грубо говоря  знала  это еще в тот самый момент, когда происходил очень нежный, сладко-ванильный романтик. Ее очень сложно было провести, будучи самой собой, она обладала еще одной уникальной способностью - исключительной женственностью. И точно знала, что происходит, что будет в последствии, и что это решение осознанное, взвешенное, факт  - не просто факт, а целое событие, в пике которого она с радостью обнаружит себя, тонущей в глазах своего любимого человека. Да, все в  жизни было так просто, представьте!
Она просто села за стол, и набрала сыну сообщение.
"Доброе утро, бубличек! <3"
Она сделала  это, как если бы написала сыну шифр, что она проснулась, и уже готова поделиться с  ним некоторой информацией или некоторыми догадками.  Это было довольно забавно, если посмотреть на это в целом.