DC: dark century |
Это утро, которого ты заслуживаешь, Гость. Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » DC: dark century » Архив незавершённых эпизодов » go tell aunt rhody
GO TELL AUNT RHODY
время и место события:
один страшный сон, психиатрическая клиника Аркхэм в нёмучастники эпизода:
Jonathan Crane, Dinah Lanceкраткое содержание:
мало кто знает, но многим об этом снится
нужны три руки чтобы зарезать птицу
Отредактировано Jonathan Crane (2019-09-05 20:34:08)
Дина не помнила, как очутилась в этом месте и сколько времени здесь находилась. Серые стены успели стать привычными, словно она видела их на протяжении длительного времени. Желтый свет лампочки куполом освещал пространство в центре комнаты, делая углы практически неразличимыми для взгляда. Скорчившись, подтянув к себе согнутые ноги, Дина уткнула холодный хлюпающий нос между коленями. Больничная койка с невесть сколько не менянным бельём стала для неё островком, на котором безопасно, на котором ночные монстры её не тронут и не сожрут вживьем — совсем не факт, но ей хотелось в это верить. Потому что это её место, малый кусочек, отвоеванный у всего мира. Пока она здесь, всё хорошо... насколько это возможно в таком месте, как лечебница Аркхэм.
Но свет в палате вдруг погас, с грохотом отворилась старая скрипучая дверь, а за ней никого. Дина отползла назад и вжалась спиной в холодную стену, сложив руки на груди и, зажмурившись, бормоча под нос слова молитвы. Она оступилась, и она это знала. В чем конкретно она вспомнить не могла, но тяжелое чувство вины давило на плечи и мешало вдохнуть полной грудью. И она знала, что расплата придет. И придёт скоро.
– Пожалуйста, – бормотала она, сдвинув брови и стараясь плотнее сомкнуть веки. Ведь если не смотреть, страшно не будет, верно? Но чем сильнее она жмурилась, тем всё отчетливее видела перед собой тьму, чем старательнее гнала от себя страх, тем всё заботливее он окутывал, проникал внутрь под кожу, сквозь мышцы и кости к самому сердцу, – Я не хочу...
Хаотично замигал свет, чтобы спустя несколько мгновений снова погрузить комнату практически в полную темноту. Дина видела их — демонов, что витали в воздухе, залезали через ушные раковины и копались в мозгу, смеясь над её прошлой жизнью, выгрызая из памяти целые эпизоды и вставляя на их место воспоминания о том, чего на самом деле не было. Дина кричала, в кровь раздирала себе уши, но никак не могла прогнать этих существ.
По ту сторону от двери постучали — поторапливали. Её время пришло, её ждут. Пора.
В коридоре зажегся свет — такой же блеклый и болезненно желтый, как и в стенах её палаты. Свет манил, и Дина, шлёпая тапками по бетонному полу, побрела туда, куда её приглашали.
Она не знала, куда идти, но ноги несли, и она направлялась к неизвестности, которая едва ли принесёт что-либо положительное. В этом месте хорошему нет места, здесь оказываются те, про кого забыл весь мир, ненужные и выброшенные на обочину жизни. Ими никто не интересуется. Они существуют, но их как будто бы нет. Дина остановилась возле одной из ряда точно таких же дверей — почему именно эта дверь, а не соседняя или не следующая? Да кто его знает! Положила руку на ручку и опустила вниз, попутно поправив на груди складки застиранной рубахи — она не должна выглядеть как неряха, иначе её накажут. Приоткрыла и сощурилась от ударившего в глаза ослепительно белого света, казавшегося чем-то нереальным и фантастическим.
Лучшие вещи в мире поблескивают от страха. Чувства Джонатана Крейна обтесались острым страхом, разъелись его кислотой, в сам страх превратившись, — и органы их стали органами страха — его воспринимающими, его источающими. Слух Джона теперь — звук его страха. Зрение его в темноте — цвет его страха. Когда он касается в потёмках ощупи предметов, он касается кожи своего испуга. Ему не приходит в голову отмахнуться, плюнуть, лечь, заснуть. Это странно, потому что у всего есть предел, в том числе и у страха. Ведь даже смертники поздно или рано оделяются безразличием — основой их ложного мужества. Джонатану было девять, когда он решил, что человек вылупляется из больших, круглых яиц, которые, обняв крыльями, на Пасху, любовно вкатывают в дома печальные белые птицы с чёрной каймой и застланными росой глазами. Отдать своё дитя человеку на воспитание, потому что тому суждено стать большим, потому что тому не суждено летать, ибо эти крылья способны лишь качать себя на волнах боли, баюкая свой страх, в желании усыпить его.
Но страх бдит.
Как и Крейн, сидящей в настолько яркой комнате, как будто её омолниили. Время в таких местах как сон становилось настолько загустевшим, что его было можно буквально трогать руками.
- Что ты чувствуешь, маленькая птичка? - он бесконечно улыбается. Страх опрокидывает в немой мир, где слово уплывает, как ни пытайся схватить его ртом, оно увёртывается, как самонадеянная рыбина, выпадая из неловких губ. Обломки различных конструкций, а также предметы интерьера разной формы и размера, как будто парили, кружась в медленном хороводе, словно пояс астероидов в ледяном космическом вакууме. Но в отличие от безмолвного космоса, всё пространство Аркхэма было наполнено безмерно угнетающими слух скрипящими звуками. Страх тянул свои руки из темноты сознания, завязывая бантом шеи опечаленным будущим своих детей птицам. - У тебя есть какие-то вопросы, прежде чем я начну вырывать из тебя по пёрышку? - он встаёт, поверженными пальцами поглаживая стол, который обрастает держателями, больше напоминая теперь пыточную конструкцию. Он идёт к Лэнс, успокаивающе бормоча под нос: Ты оставила своё тело в постели. Просто расслабься и получай удовольствие от происходящего здесь. Он идёт медленно, выжидая время, как коньяк, будучи при скальпеле и хорошем настроении, Джонатан говорит так много, словно завтра ему запретят слова и говорить на них.
Дверь за спиной Дины больше не ведёт в коридор. Теперь на его месте опасные трущобные переулки, идеально подходящие для побега, где за каждым углом поджидает маньяк с обрезком ржавой трубы и из каждого неумытого окна готово вылиться ведро нечистот. Рискнёт ли? Ему было интересно проверить это.
Она не задавалась вопросами в духе: “Почему я оказалась здесь?” Не думала и о том, когда и каким образом попала в лечебницу. Дина этого не помнила, да и воспоминания ей не были нужны. Не покидала уверенность, что она находилась там, где должна. Не покидало ощущение, что всё вокруг нерациональный бессмысленный бред, но бред весьма реалистичный. Когда живешь в Готэме, проникаешься сумасшествием насквозь. И в действительности происходят вещи, которым место в самом дурном сне.
Спустя несколько секунд, когда глаза привыкли к свету, Дина увидела перед собой очертания врачебного кабинета, больше похожего на экспозицию музея пыток. И врача, который казался пауком, растянувшимся на своей паутине в полной уверенности, что всё происходящее под его полным контролем.
– Я… я не хочу здесь находиться, – произносит она слишком тихим, неуверенным голосом, который того гляди сейчас треснет и разломится пополам.
Она уставилась на доктора немигающим взглядом. Деланная приветливость нисколько не подкупала. От улыбки этого человека хотелось бежать. Дина попятилась назад в надежде, что вот-вот упрется спиной в дверь, провернет ручку – и окажется вне досягаемости для этого пустого взгляда бесцветных глаз. Но сколько бы она ни делала шагов назад – в стену не упиралась, сколько бы ни пыталась нащупать дверную ручку – хватала лишь воздух. Она с опаской краем глаза оглядывается назад. Она старается не выпускать из виду доктора Крейна ни на секунду – боится, что в любое мгновение тот бросится как бешеный пёс.
Дина знает, что никакая она не птица и что у неё нет перьев, которые можно было бы просто взять и вырвать. Но услышав слова доктора, она внутренне сжимается, обнимает свои плечи и чувствует физическую боль. Длинными ногтями она чешет руку чуть выше локтя, раскорябывая кожу до ярко-малиновых пятен. Отрицательно трясет головой.
Нет. Не-е-ет.
Не нравится ей предложенная игра. Это точно терапия? Ведь визиты к Крейну должны помогать, а вместо этого Дина всё хуже помнила прошлое и глубже погружалась в бездонный колодец под названием Аркхэм.
– А-а-а вы точно врач? – вместо ответа на вопросы произносит она. Вид у него не совсем как у других нормальных докторов (хотя откуда ей знать? Она ведь пациентка лечебницы сколько себя помнила). Может он такой же псих как она и только играет в специалиста? Ведь такое же может быть? Может?.. В Аркхэме всё возможно. И все реально.
Она снова качает головой. Совершенно точно она ничего не оставляла. Она здесь, и её постель была пуста, когда она уходила – она проверила, она видела!
– Н-нет, я здесь целиком. Полностью, – упирается Дина, – А вы здесь или забыли себя где-то ещё?
Ей дается возможность бежать. Выбрать очевидный вариант, в сторону которого подталкивал Крейн. Это его сценарий. Его декорации. Но если Дина ступит по этому пути, то уже не выберется из комнаты ужасов, созданной воображением доктора. Она не хочет туда идти. Ещё меньше ей хочется оставаться в кабинете чокнутого ученого. Но там неизвестность, а тут свет и всё знакомо. Не нужно обладать большим умом, чтобы понять, что выбрать.
Казалось, чужая воля давила на неё, заставляла двигаться дальше и делать то, чего Дина не хотела. Она обхватывает голову руками, стараясь не заглушить чужие голоса, что настойчиво толкали к тёмному коридору.
Нет.
Нет.
– Нет! – выкрикивает она в голос. Но этот крик обычного человека, он слабый и ни на что не способный.
Дина открывает глаза и внезапно обнаруживает доктора в непосредственной близи от себя. Ей не нравится его взгляд, не нравится мертвяцкое спокойствие, с которым он отстраненно взирает на всё вокруг. Руки сжимаются в кулаки, ноги едва сгибаются в коленях, принимая боевую стойку. Неизвестно откуда она знает, что нужно принять именно такую позу. Резким движением вытягивается кулак, метивший в челюсть. Но удары проходят мимо, лишь прорезают пустоту, не встречая никакого препятствия.
Канарейка в замешательстве. Растерянно она смотрит на свои ладони, затем на доктора, потом снова на ладони, которые на её глазах покрываются нитями кровавых порезов. Почему здесь это не работает?
Губы Крейна дрожат чуть-чуть заметной коварной дрожью, говорившей о внутреннем смехе; так кошка, положив лапу на птичку, вся дрожит и бьет хвостом. Он — в общем-то, ничто, людской страх, их чёрное зеркало. Власть - большая костяная пуговица, как и месяц тому назад, болтается на нескольких ниточках, готовая каждую минуту сорваться и покатиться по цементному полу, забиться под шкаф. Но пока он упивался прекрасным временем власти, пока она пятилась под его давлением его взгляда, боясь повернуться к Джонатану спиной, всё также бродило внутри это самое паршивое so lonely. Пока никто не ждал, никто не просил, никто не хотел их драмы, они могли поговорить по душам.
- А где ты хочешь находится? Неужели там тебя кто-то ждёт? Брось. Все они отчаянные вруны.- доктор намекательно кивает в окно, где находится распухшее, лишённое лучей, оранжевое солнце, как будто оно, гладко обритое, ускользнуло из колонии душевнобольных и прячется. Кабинет затхл, и вздыхает паутина - правда, именно так могло вздыхать и болото, когда газ со дна его вырывается на поверхность. Дурное вкрадчивое бормотанье Крейна сливается с молчаливой тьмою, поглощается, съедается ею с аппетитом, а то и разбрасывается по всему кабинету. В углы набиваются странные, мятущиеся, будто в клубки свивающиеся тени. И ещё глуше доносятся, словно медленно умирая, звуки жизни. Так медленно, словно не по правде, а в тягостном замедленном сне.
- Честно-честно. Моё предназначение лечить больных, поднимать отсталых, озарять, украшать и смягчать их жизнь, - выдаёт поэтически, на одном дыхании, а сам усмехается. Всё с тем же хищным жестом сухих, как птичьи лапы, пытается схватить Дину за плечо, но она отбивается, и Пугало отпрянывает назад. Он облизывает и облизывает ставшие сухими губы. Что-то щекочет ему затылок, словно взмах холодной руки; он останавливается и поворачивается. Её крик как фотовспышка. Трещат книги, разрываемые по швам, страницей за страницей выстилающие ему дорогу вперёд. Он наступает медленно, давая ещё один шанс поменять позу, променять борьбу на белый флаг, тягостно забиться в угол, до боли стиснув омертвевшие колени.
- Я перестал уважать себя. Я потерялся. Вот то-то и оно…
— Кар-рр-р! — вдруг злобно раздаётся откуда-то сверху. — Кар-рр! Кар-рр-р! Кар-ррр! — внезапной шрапнелью сыпется на голову Джонатана. Крейн судорожно отмахивается от назойливой птицы обеими руками, одновременно защищая лицо и голову. Карканье не прекращается, а напротив, несётся на доктора с частотой пулемётной очереди. Крейн осторожно, одним глазом, глядит наверх— прямо на него, расставив крылья и вытянув шею врастяг, пикирует ворона. Она похожа на вражеский истребитель, готовый на всё, чтобы поразить намеченную цель. Токсин обратился против своего собственного создателя, заклёвывая то немногое доброе, что в нём осталось. Свет всё ещё горел, но из лампочки будто выжгло всю милость к присутствующим, а может быть она просто хотела сохранить их глаза и разум в строжайшей темноте и неведении. Ворона куда-то сгинула со всеми перьями и концами. В области сердца словно стальной зажим сняли - Крейн вдруг упал на колени возле рабочего стола и начал судорожно всхлипывать.
Страх быть ненужной поселился в Канарейке ещё в раннем детстве. Мать бросила её, оставив на попечение приюта. Маленькая Дина не верила, что больше не нужна, и каждую ночь, когда другие дети засыпали, разговаривала со своим отражением в зеркале, представляя, будто беседует с мамой. Просьбы вернуться, как и предполагалось, не были услышаны родительницей, но дежурным воспитателем, который жестоко наказывал за непослушание из ночи в ночь.
Детство давно закончилось. Детские страхи, казалось бы, миновали, ведь впоследствии другой человек заменил семью и стал родным. Однако подсознательная тяга к привязанности никуда не ушла. Всю свою последующую жизнь Канарейка стремилась создать либо вступить в общности, которые становились больше, чем коллегами по делу. Больше, чем друзьями. Близкими.
Она качала головой, словно желая отмахнуться от мыслей, навеянных вопросом доктора. Больше всего в тот момент ей хотелось оказаться вне стен кабинета и вне стен больницы. Но сбежать из лечебницы намного сложнее, чем улизнуть из детского приюта. Дина пробовала, она знает.
— Не-е-ет, — упиралась она, — Это неправда. Вы неправы. Откуда вам знать? Откуда!
И словно рассерженный ребенок она топнула ногой и передернула плечами. Этот доктор ничего не знает о ней. Он специально так говорит, чтобы заставить сомневаться. Но Дина знает наверняка, что её ждут.
Но кто?
В памяти всплыла лицо матери, так похожее на её собственное. Ладно, с родителями ей не повезло. Но у Дины ведь были друзья. Барбара! Облик рыжеволосой мгновенно обрисовался в памяти, и практически одновременно со знакомыми чертами возникли силуэты всего бэт-семейства — тех, кого Бэтгёрл действительно считала важнее всего. И Дины среди них не было.
Потерпев неудачу, она взялась за представление членов Лиги Справедливости Америки — сумасброды, но ведь они-то точно друг за друга стояли горой. Но вместо облегчения от того, что нашла искомое, Дина увидела очередную драку, столь нередкую на собраниях ЛСА. И тут каждый был за себя и преследовал свои интересы.
Она попыталась вспомнить о романтических привязанностях. Но она здесь, в Аркхэме, а они кто лежит в могиле, кто давно идёт своей дорогой, отличной от пути Канарейки.
Выходит, что доктор прав?..
— Я не больна, — ощетинилась Дина. Она, как и сотни других пациентов Аркхэма, не уставала повторять, что здесь ей не место. Она не сошла с ума и не представляет угрозу для общества. Но кто верил человеку в робе психа?
“Озарять, украшать”, — усмехнулась она, эхом повторив про себя. Не сильно Крейн походил на солнышко лучистое.
— Но ты ведь можешь уйти, — в ответ на его последнюю реплику произнесла Дина, — Кто удерживает тебя, кроме тебя самого?
Чёрное облако повисло над головами. Вязкая вата пролитых на бумагу чернил, в следующий миг принявших форму птиц. Дина выступила вперед, заслонив собой фигуру врача, и снова крикнула. С горла словно спал ошейник — тяжелый, уродливый, совсем как те, что носили рабы в древности.
“Прочь!” — выпалила она и одарила птиц волной звука. Чёрные вороны пеплом осыпались на пол. Прах их сдуло невесть откуда взявшимся ветром.
— Ты заложник… заложник, — бормотала Канарейка, оглядываясь на доктора, — Но это ничего.
В поисках предметов потяжелее она подошла к столу. Его содержимое — всё не то, а сам стол, как и ожидалось, намертво прибит к полу. Схватив обеими руками стул, Дина приблизилась к окну и швырнула его в стекло. Затем залезла на подоконник и, вкладывая в удары всю силу, упорно молотила ногами по сидушке стула, чьи ножки прочно застряли в решетке на окне. Решетка поддалась, сначала нехотя, а после и вовсе как будто рассыпалась сама собой.
— Уходи, — задыхающимся голосом произнесла она Крейну.
Затем повернулась вполоборота, посмотрев на доктора, который вдруг стал как будто меньше.
— Уходи отсюда, — повторила она.
Вы здесь » DC: dark century » Архив незавершённых эпизодов » go tell aunt rhody
▲
▼
