Томас также не помнил событий, предшествующим утру в этом мире. Странно. Всё, что происходило ранее от хоть как-то припоминал. Должно быть, ему хорошенько промыли мозги перед тем как отправить в путешествие по собственному разуму, а может неизвестные напали во сне или со спины. Других причин провалов в памяти он не видел. Он припонимал, как поздно вечером возвращался из клиники, и всё. Ни добрался ли он до дома, ни пути обратно он, как ни пытался, вспомнить не мог. Если всё так, как говорила Кейтлин, и она на самом деле является той Сноу, которую Уэйн знал, то они должны были быть подключены к общей сети или аппарату. Иначе один из них в видении другого просто глюк, что Сноу всячески отрицала.
Пришлось как следует напрячь извилины, чтобы заставить мозг соображать в нужном направлении. Чертовски сложно было отделить реальность, которая здесь не казалась такой уж настоящей и была похожа скорее на сон, большая часть из которого забывается по пробуждению. Одни воспоминания накладывались на другие, стремились заменить друг друга и отражать не то, что происходило на самом деле. Пришлось предельно сконцентрироваться, чтобы напомнить себе, кто ты на самом деле и что пережил.
“Я Томас Уэйн, сын Патрика и Лоры Уэйн, — вел он внутренний монолог, — Моя жена мертва. Сын… тоже. Или... нет”.
Потребовалось усилие воли, чтобы не запутаться в причинно-следственных связях. Судьба Томаса и без последнего приключения имела запутанный характер, разобраться в клубке которой под силу не каждому детективу. Приходилось выбирать скорее интуитивно, так как подчас он не мог со 100% уверенностью сказать, что происходило на самом деле, а что было привнесено в его голову вмешательством этого мира. Но Брюс должен быть жив. Томас помнил вечер на Парковой Аллее 26 июня, помнил лужу крови вокруг маленького тельца сына. Помнил истеричный и страшный хохот любимой женщины… И откуда-то знал, что Брюс выжил. Как? Вот этого Уэйн уже не знал.
Видение с Мартой исчезло также внезапно, как и возникло. Когда чары рассеялись, на месте жены Томас видел Кейтлин, как и предполагалось. Не было никакой Марты. Зато было знакомое лицо с выражением, какого Уэйн не видел на нём раньше. Сожаление. Тоска, что разъедала изнутри. Вина. Он слишком хорошо знаком с этими чувствами, чтобы спутать с другими. Чувства, которые хотелось спрятать и похоронить в душе как можно глубже. Он не подал виду, будто заметил в Сноу эту перемену. Она не хотела бы, чтобы он разглядел.
— Это всего лишь мираж, — вкрадчиво объяснил Уэйн.
Пожалуй, если продолжать бродить по этому белому плену, очень скоро крыша окончательно съедет. Но кто-то (или что-то) решил повременить с неотвратимым сумасшествием, и открыл дверь с другими декорациями. Запах спелого лета ударил в ноздри. Аромат цветов и горящих на столах свечей разносился по всей украшенной площадке. Вокруг раздавался смех, улыбки, разговоры ни о чем. Томас со спутницей оказались на празднике. К слову, Кейтлин изменилась. Это касалось не столько её одежды и прически, сколько цвета волос, которые стали привычного иссиня-пепельного оттенка и глаз — обычных человеческих глаз голубого цвета.
— Ты выглядишь… по-другому, — хотелось сказать, что выглядит она хорошо, но уместно ли делать комплименты в момент, когда не знаешь, действительно ли видишь перед собой то, что есть, или же это обман?
Лица собравшихся были Томасу не знакомы. Зато его как будто знали все. Здоровались, чуть кивали головами, если находились слишком далеко и встречались взглядами, или же приподнимали бокалы, отдавая дань уважения. Распорядитель попросил гостей рассаживаться по расставленным в ровные ряды стульям и вскоре гомон утих. Уэйн выглядел настороженным, осматриваясь вокруг и выжидая, что уготовано дальше.
— Не знаю, где мы, но мне это место не нравится, — тихо произнес он.
Что-то, словно червь, грызло изнутри, долбилось в глухую стену, желая пробить в ней щель. Что-то убаюкивало и успокаивало, заставляя поверить, что всё хорошо, а он на своем месте там, где и должен быть. Но Уэйн не сдавался. Он повторял себе, что Марта мертва (снова видеть её образ он не хотел), и он не должен находиться здесь. Но невидимые руки мягко обхватывали его со спины, а едва уловимый вздох молвил: “Я здесь”.
Не выдержав борьбы самим с собой, Уэйн развернул к себе Кейтлин и спросил:
— Постарайся вспомнить, в реальном мире, откуда мы с тобой пришли, жив ли…
Томас осёкся, когда перевел взгляд через заполненные ряды и увидел профиль Брюса, стоявшего к нему спиной. Сын не видел его, всё его внимание было поглощено женщиной, которую он держал за руку. Женщину в кружевном платье и с вуалью на лице. Когда она повернулась, Томас узнал в ней Селину и проглотил язык.
“Не может быть”, — сказал здравый смысл.
Но глаза не хотели моргать. Не хотели пропустить ни единого мига фантазии, которая была такой реалистичной и прекрасной. Селина здесь, она счастлива, жива и… здорова.
Вдруг за спиной раздается истеричный смех, от которого в жилах стыла кровь.
— А ты нет! — выкрикивает скрипучий голос, после чего женщина с разодранным ртом и зелеными волосами вонзает нож в спину Томаса.
Он чувствует холод металла, как острый клинок проходит под лопаткой, но взгляда не отрывает. Мадам Джей выпрыгивает на всеобщее обозрение, кланяется апплодисментам.
— Ты умер, Том, — с выражением фальшивой скорби произносит Джокер, — И это твои похороны.
Брюс и Селина расступаются. Становится видно, что перед ними всё это время стоял гроб, а улыбки на самом деле были слезами. Селина кладет букет на закрытую часть гроба. В этот момент Томас поднимается с места, проходит вдоль рядов, чтобы увидеть лицо покойного. Оборачивается Брюс.
— Ты мертв, отец, — безэмоциональным голосом говорит он, — Ты умер, чтобы я жил.
Уэйн-старший кивает. Он согласен с заключением сына. Это правильно, так должно было быть и именно об этом мечтал он, заливая алкоголем горе в бэт-пещере.
— Эй, тюфяк! — подкрадывается к нему клоунесса и хватает под руку как старый друг, — Знаешь что? А знаешь что?.. Хи-хи, держу пари, не знаешь, дряхлый ты пень. Но я скажу… Ведь мы с тобой давние приятели.
Под кривляния и ужимки Джокер начинает пространственный монолог, о том, как жил-был эгоист, которого ничего не интересовало, кроме его собственных желаний, и как сурово он поплатился за свою беспечность, когда дом его сожгли, а его самого заперли в подвале воры. Метафора клоуна была ясна, говорила она о своём муже.
— А знаешь, что… Что?! Ха-ха! Хочешь знать, кто тот вор? — подавив припадок хохота, с безумным видом она выставила палец, указывая куда-то за спину Уэйна. Томас обернулся. Обернулись и все присутствующие. Рука в некогда белой, а теперь грязной замусоленной перчатке указывала на Кейтлин, — Это она. Она не выпускает тебя. Всё она.
Гости повскакивали со своих мест. Лица их вытянулись и ощетинились.
“Она! Она! — скандировали собравшиеся, сужая кольцо, в центре которого находилась Сноу, — Тебя не должно здесь быть”.
Теперь Томас узнавал это место — поляна у фамильного кладбища недалеко от семейного поместья. И вправду, откуда здесь быть Фрост?