It's a new dawn, it's a new day, it's a new life
for me
...And I'm feeling good.

— Сработало? - онемевшими пальцами крепко сжимает, впивается до боли в чужую руку - отца? врача - прищурившись, глаза болят от яркого света, смотрит вверх, в потолок, не пытаясь перевести взгляд. Она не выдержит этого - лиц врачей, полных заискивающей жалости, извинения. Да и перед глазами все равно бельмом мелькают какие-то белые пятна. Анестезия позволяет чувствовать сомнительное ничего, Гордон не знает, благодарить ли за эту пустоту Бога или же проклинать. Не знает, хочет ли что-то чувствовать или же наоборот - лучше отпустить.

Она ждет. Не ответа. Этого. "Мы сделали все, что могли". Фразы, которая почему-то всегда ото всех звучала так одинаково, хотя говорили совершенно разные люди. Слышимая из раза в раз, но все равно такого больная, мучительная, желчная, н е н а в и с т н а я. Поэтому папа никогда не давал ей надежды. Он давал ей лишь варианты, за которые Барбара почему-то из раза в раз хваталась. Обжигалась, разочаровывалась, но упорно хваталась.
Барбара ненавидела больницы. Ей было тошно в них. Стены давили на неё, а от запаха лекарств болела голова. И с каждым разом, с каждой неудачной попыткой становилось только хуже.

Но этих слов все нет. Гордон сжимает руку сильнее, до побелевших костяшек, будто бы хватаясь за какую-то опору в этом море медицинских терминов. Отец успокаивающе гладит тыльную сторону ладони, а Барбара не верит, не понимает, чего они тянут. Ей не потерять снова надежду, потому что она её не обретала. Так пусть же скажут все в лицо. Барбара теряется, пока в один миг все не встает на свои места.
Она все поняла.

— Сработало, - шевелит губами, улыбаясь, злорадно, торжественно. Она победила. Этот сукин сын ничего не смог отобрать у нее. Эта мысль зациклилась в ее голове бесконечной песней на "повторе", и она ничего больше не слышала. «Сработало» - эхом отдается в ее голове, когда она закрывала глаза, мокрые от слез, и погружалась в сон.

Барбара много думает, хотя это и сложно, думать. Мысли тягучие, медленные, неповоротливые, будто бы постоянно увязывающие в болоте. Но она всегда была упрямой, заставляя извилины в голове шевелиться интенсивнее. Ей надо было слишком о многом подумать. Ей надо было слишком многое решить.
Она думала об Оракуле. Таинственной личности, которую как и боялись, так и уважали многие, ту, у кого просил помощи даже Бэтмен, не как у сайдкика, а как у равного. Но откуда Оракул появился? Оракул рожден из тени и живет в тени. Тени былых успехов, былой славы, прислонившись к холодному стеклу стенда, смотрит на костюм, той, кем никогда не сможет стать. Оракул это тьма, направленная против еще большей тьмы, и в этой работе никогда не было света, лишь сублимация всего страха, всей боли, всей ненависти. Один точный удар ножом под ребра в червоточину этого мира, удар, который у нее хватит сил нанести. Она стала Оракулом, потому что ей нечего было терять.

Бэтгерл - это Дик Грейсон и то, как ей хотелось когда-то давно и убить, и поцеловать его одновременно. Бэтгерл - это Джейсон, ребенок, полный проблем, как мешок Санты подарков, но имеющий невероятный потенциал. Бэтгерл - это яркие огни Бернсайда, то, как она сияла в этих огнях и наслаждалась этим сиянием. Всегда и всюду, даже в самые мрачные моменты, превозмогать, вставать и идти вперед. Мало кто её боялся, да и как бояться девчонки, которая наряжается летучей мышью? Но в неё верили. Её любили.  Бэтгерл - это свет. Она стала Бэтгерл из-за надежды, что Готэм можно сделать лучше, а люди вокруг перестанут терять дорогих  им.

И в Барбаре Гордон нет только света или только тьмы, но есть и то, и другое.

Посетителей, кроме папы, конечно же, к ней стали пускать позднее, когда она смогла мыслить яснее и начинала робко, осторожно, но уверенно и неостановимо делать первые шаги к своей цели.  И конечно же, иначе и не могло оказаться, что первой её гостьей была Дина. Гордон была бы даже слегка разочарована в подруге, если бы та отдала первенство кому-нибудь другому. Например, Брюсу Уэйну, который любезно прислал цветы и карточку с поздравлением.

— Дина, - Барбара улыбалась, крепко обнимая подругу. — Я победила, победила!..

Её голос дрожал от возбуждения. Никогда она еще не чувствовала себя такой живой. Будто бы незримая хватка с горла, перекрывающая воздух, наконец исчезла, и она смогла наконец дышать полной грудью.
В голову хмелем били все те возможности, которые она теперь может сделать. Пройтись по парку. Обнять отца. Сделать зарядку. Пошевелить чертовым большим пальцем левой ноги.

Может, найти парня? Все то, на что, она ставила себе раньше запреты, боялась даже думать - вдруг стало возможным. Даже возможность побыть немного легкомысленной. Дать возможность себе не быть натянутой струной, реагирующей на колебания, но дикой картой - взлетать, падать, ошибаться и наконец перестать быть машиной, просто жить! Ей только двадцать пять, черт возьми. Впереди ещё столько всего!
Только начни. Только протяни руку. Только сделай этот шаг.

— Врачей даже и не думай слушать, они ничего обо мне не знают, - она фыркает, практически самодовольно. Об этом нейроимпланте она действительно знает больше них вместе взятых. Как бы она не считала, что хуже быть не может, хуже быть может, и позволить это с собой сделать она просто не может.  — Только со скуки умираю слегка. Реабилитация вещь довольно нудная. Но зато я о многом подумала, и... Мне будет нужна твоя помощь.

Так странно, но она забыла, как это - жить нормально. Это ведь не просто слова, да? За этим что-то кроется, причем не в действиях, потому что делать тоже, что и когда-то, для нее не составит труда. Только вот оно не сработает - Барб знала. Дело было там, в душе. Нормальная жизнь могла быть, если она сама в нее проверит. Но она почти не верила. «Почти» - лишь благодаря этой операции всё стало так, до этого она не верила, до этого  она предпочитала просто забыть. Так было проще.

А теперь она чувствовала себя почти нормальной. Рядом с семьёй, подругой, будущим.

- Я приму это за комплимент, - улыбнувшись, парировала Гордон, припоминая, что подобным сама не раз и не два одаривала Дину, когда та влезала в передряги, из-за которых Оракул едва ли не рвала на себе волосы, а, что хуже, иногда и не прислушиваясь к советам, действуя по-своему, из-за чего Барб только и оставалось гадать, сработает ли это. К счастью, у Чёрной Канарейки либо были очень хорошие связи в Небесной канцелярии, из-за чего ни она сама душу не отдавала, ни Барбара, волнуясь за эту дамочку, коньки не отбрасывала, либо у неё была очень хорошая интуиция. И все же те случаи, когда Барбара всерьёз думала о том, что ей придется заниматься организацией похорон, забыть сложно. Что же, они обе друг друга стоят. И, возможно, это и является одним из краеугольных камней их крепкой дружбы.

Дина волновалась, Барбара всегда это умела распознать, но не всегда знала, как успокоить, потому что сама волновалась не меньше. Всё было слишком... Умопомрачительным! Из-за чего совет расслабиться казался мягко говоря неуместным, хотя и, наверное, разумным.  Лэнс не говорила о том, в чем не была уверена или чего не знала, да и сама девушка перечитала достаточно трудов по психологии, чтобы понимать... Что следовать советам, что применять психологические приёмы на практике, было очень трудно. Гордон сколько угодно могла понимать, что правильно, а что нет, но душа не слышит, а точнее не хочет слушать.

Душа боится, что у неё могут отобрать всё. Снова. Что она потратила столько времени, которое уже нельзя вернуть назад. Поэтому и надо спешить. Вперед, пытаясь успеть прожить хотя бы то, что уже дано. И это не говоря о том, что каким-то образом ей надо было прожить в этих новых днях ещё и старые, что означает, надо жить в два раза больше, в два раза ярче! Пока у неё есть возможность, пока никто и ничто её не ограничивает.
И это...

Трудно. Сложно. Страшно.
Она действительно может не успеть. Этот страх, наверное, был слишком явным и заметным. Обычно Барб умела держать под контролем свои эмоции, но сейчас она чувствовала себя слишком беззащитной и слабой. Не только физически, хотя и это тоже - все равно тело восстанавливалось, а вместе с ним  и сила. Но душевно...
«Спасибо» - она не сказала это вслух, но вся благодарность сосредоточилась в её взгляде.

А вот дальше стало интереснее. И в определенном смысле опаснее, и Бабс не могла (ложь, могла) понять, почему это вдруг Дина так насторожилась. Все идеи Барбары всегда были хорошими! Возможно, что не сразу. Возможно, что иногда их приходилось дорабатывать, потому что результат был не слишком удовлетворяющим, но! Всё равно её идеи были хорошими, и Гордон была в них уверена. А уж тем более в этой, и не позволит Лэнс так просто соскочить!

- Нет, ты мне нужна, - и тут Барбара стала серьезней, а в ее взгляде появилась непривычная немая просьба, которую она никогда не выскажет вслух. Неизвестно, чей взгляд бы победил, но... Это была уловка. Это была определенно уловка, на которую коварно пошла Черная Канарейка, но, взвесив "за" и "против", на которую она согласилась, принимая планшет. Потому что она очень и очень любила технику. А Дина знала, что Барбара очень-очень любит. Хитрая Лэнс, которая знает, каким  образом манипулировать рыжей.

- О, боже, - она была близка к тому, чтобы захныкать. Как все устарело! - Его надо перепрошивать, причем срочно. А база? О, Дина! Это архивная копия. Неужели у тебя по близости не было рукастого технаря-хакера, который бы настроил его на своевременное обновление?

Казалось бы, прошло совсем немного времени, ведь так? А технологии шагнули вперед. А информация изменилась. Вот Шляпник к примеру уже из тюрьмы с момента последнего обновления успел сбежать из Аркхэма раз десять! Как повезло, что Дине не особо нужны постоянные клиенты Аркхэма. С другой стороны, теперь Барбаре точно будет чем заняться, покопаться в операционке, что-то переписать, что-то обновить - а потом отдать Дине обратно. Скажем, под Рождество, чтобы это официально считалось подарком.

- Как твоя жизнь в Сиэтле? - ее можно выселить из Часовой Башни, можно лишить гаджетов, это не остановит её от того, что она была, есть и будет всезнайкой. Как? Секреты фирмы. К тому же некоторые птички к ней все же прилетают и на ушко шепчут.

Барбара одобрительно хмыкнула, в её чертах даже появилось что-то кошачье: то неуловимое самодовольство и довольство общей ситуацией, когда он наелся чего-то очень вкусного и теперь подставляет полненький пузик на солнышко, греясь и млея. В общем-то, сейчас Гордон сейчас грелась в лучах... славы? Едва ли, на самом деле. Разве что где-то внутри этого маленького тельца большое эго уже представляло триумфальные заголовки, как когда-то давно, в том "старом-добром" времени. Но большое эго живо опускалось осознанием того, что так просто ничего не берется, и для больших и ярких заголовков придется ударно потрудиться. А значит как и раньше: разбитые коленки, синяки везде, где только можно и нельзя, царапины, порезы, пулевые ранения... С последним придется поработать. На самом деле, гораздо больше, чем поработать.

Барбара знала о том, что она уже не та, далеко не та. У неё появилось гораздо больше слабостей, но при этом и больше сильных сторон. Какие-то достоинства из прошлого исчезли, как и исчезли какие-то слабости, на смену им пришли другие, и это было в некотором роде неизбежно. Она видела, как с годами менялись Робины, как даже став уже не_Робинами, они менялись. Кем-то она гордилась, искренне гордилась, как старшая сестра и друг (как-никак, но она старше всех них, не на много, не настолько, чтобы делать из этого что-то совсем значимое, лишь припомнить для красоты). Кем-то она... не очень гордилась, но терпела и верила, что лучшие времена ещё наступят.

И только Хищные Птицы её не подводили. Никогда. Были ли они или нет, но они не подводили. В основном, потому что их было много, и можно было делать акценты на каких-то конкретных птичках, которые блистали и сияли, в то время как кто-нибудь другой... Ну, у всех были трудные дни. Поэтому как бы она иной раз, приглядывая, не фейспалмила с них, по большей части, она ими гордилась. Особенно, когда кто-то приносил ей интересную информацию.
Или бэтгаджеты.
Не, ну как на них сердиться? Они же такие милые.

И все же Гордон помнила: нет, так просто меня с цели не собьешь, я все помню, Дина.   Фотографическая память, да и просто желание, которое в ней горело, причем горело неистово, просто бы не дали такому великому плану пропасть зря.

- Не было, - Гордон кивнула, зная, что это не было обвинением или укором, это было фактом. У них есть жизнь, своя, где каждая идет своим путем. И Барбара уважала право на это. Нельзя постоянно привязывать людей к себе, иначе потом будет слишком больно отрывать. - Но теперь я буду рядом. Всегда. Когда понадоблюсь, естественно.

Барбара мягко усмехнулась. Да, все же им тоже надо побыть одним. И у Оракула на самом деле достаточно длинные руки, чтобы заменить ноги и оказаться там, где она нужна, но... Черт возьми, как Барбаре нравилось то, что теперь у неё нет совсем никаких оправданий. То, что теперь она может быть и одновременно строже к себе, ограничивая в любых послаблениях и списываниях на то, что нет, я никак не могу (хотя она никогда так не делала, это было негласное табу; жалость к себе непрактична, мир никогда не проявит жалость к тебе). Но все же... Теперь это лишь подчеркивало то, что она может.

Барбара Джоан, черт возьми, Гордон может ходить и будет это делать.

- Дина, - губы Барбары растянулись в улыбку и она отложила гаджет в сторону, глядя непрерывно на Лэнс. - Рассказывай. Рассказывай мне все.

Барбара действительно может узнать все и сама. Для неё нет никаких проблем, никаких препятствий, чтобы сделать это. но это - привилегия Оракула. Гордон поняла, точнее, все ещё старается понять, что у неё есть жизнь помимо Оракула. Она может быть любимой дочерью,  может, не слишком хорошей, но все же сестрой, а ещё она тоже может быть подругой. Только подругой, без всех сторонних мыслей, без планов на будущее.
Дине трудно было сходиться с людьми и то, что она встретила кого-то означало то, что она впустила его в свой ближний круг. Или хотя бы думает об этом.

И это нельзя оставлять без внимания, иначе какая из Барбары подруга?